Читать книгу "Плутовка против некроманта. ( Не) желанная для ректора - Дорнбург"

понять. Решила молча ждать конца истории. Как говорит Стэлла, «молчание — золото».

— Все считала старика достойным предводителем. Один лишь я знал, что он готов идти и по головам, и по трупам своих же людей. Встать против Воута я не мог, из-за Лили. Влюбляясь в человека, мы пускаем в свою жизнь и сердце не только его, но и всех, кто ему дорог. Тем более старик жаждал мести за смерть дочери так же сильно, как этого желал я.

— Но? — Почему-то это самое «но», казалось важнее всего.

— Но, — ухмыльнувшись ответил ректор, — я не убиваю без причины. В смерти Лилии был виноват один человек. Всего один. Его жизнь мне и была нужна.

Я вспомнила, как тень промчалась по лесу, и одним быстрым движением вогнала кинжал в сердце нищего. Нет. В сердце тирана-убийцы. Не знаю, что такое любовь, и никогда не знала. Наблюдая за Агатом и Стэллой, решила, что это что-то на грани безумия и нежности. Послушав рассказы Барсика, поняла, что граней у любви больше, чем кто-либо может представить. Но думаю, что любовь ректора к своей Лилии, самая красивая. Потому как в стремлении отомстить за любимую, он не остановился ни перед чем. Не предал, даже после смерти. То же самое делал и ее отец. Но почему тогда несколько часов назад, они с некромантом оказались по разные стороны?

— Отец Лилии Вас ненавидит?

Это самый разумный вывод. В конце концов, я была лишь препятствием на пути к ректору. Не будь меня у него за спиной, осколки и обломки нашли свою цель без особого труда. Разумно, что сначала надо было убрать с пути одну неразумную студентку, которая, в отличие от друзей, не додумалась отойти в сторону.

— Думаю, что он злится на меня, но не ненавидит.

Я обхватила себя руками и начала думать. Мне всегда давалось тяжело понять человеческие эмоции. Гнев, раздражение, ненависть, страх — это легко. Вот только если отсутствует ненависть, значит, били не в ректора, а в меня. И тогда все предыдущие выводы неправильные. Но мы не знакомы, я ничего не делала этому человеку, так почему он пожелал моей смерти?

— Пытаешься понять, почему Воут бил по тебе, а не по мне?

Кивнув в ответ, заметила, что господин Соун наклонился к столу и не видит моего лица. Он наполнил бокал ромом, посмотрел на меня и наполнив второй, протянул. Приняла без вопросов. Слишком длинный вечер.

— Повторюсь, Воут — манипулятор. Я бы сказал гений. Считывает эмоции за раз. По сути, ему был нужен я. Он просто понял, что достать меня проще всего через тебя.

Я кивала, пока не поняла, что ничего не поняла.

— Это почему?

— Потому что я люблю тебя, — сказал мужчина и, отсалютовав мне бокалом, сделал глоток.

Снова покивала, пока не поняла, что поняла-таки озвученное и неожиданно забыла, как дышать.

Втянув воздух, задержала дыхание и попыталась разобраться с чувствами, что обрушились как лавина. Как ни пыталась, ничего не получалось. Сердце билось, по телу побежали мурашки, в горле пересохло и захотелось убежать. Желательно как можно дальше. Вот только куда? Кроме академии, мне и идти некуда

Одну проблему могла решить прямо сейчас. Ее и решила. Подняла бокал и одним глотком опустошила его. Проблему не решила, а создала новую. Я закашлялась и начала хватать ртом воздух.

— Дыши через нос, — буднично поддержал мужчина.

Последовала совету, но вместо ожидаемого облегчения чуть не разревелась.

— Обнять?

И чего это он такой умный! Прямо сейчас объятия были бы как нельзя кстати. Странно, что до ректора меня никто и не обнимал вовсе. Знать не знала о целительском действии простого человеческого участия. Точнее, я не помнила, что кто-то обнимал. До ректора и что такое любовь для меня было загадкой. Но он заставил вспомнить прошлое и последствия этого прошлого.

— Вы не можете меня любить! — почти крикнула я.

— Почему это?

Вскочив, я посмотрела на мужчину, который продолжал сидеть, закинув ногу на ногу и держа в руке бокал с ромом. На его лице застыла улыбка.

— Потому что…

Как закончить предложение, я не знала. Впрочем, это и не имело значение. Не хватало мне Рэма, который посчитал разумным перечеркивать почти три года дружбы, так еще ректор решил, что любит.

Какая любовь? Он любит Лилию. Ту самую Лилию, ради которой поднял восстание и убил свергнутого короля. Мы же на дух не переносим друг друга, чуть ли не с первой встречи. Если говорить о моих чувствах это одно большое раздражение.

— Интересный аргумент. Еще варианты будут?

По голосу издевается, а вот по выражению лица, на котором застыла странная улыбка — нет.

— Я стану главой личной охраны Его Величества? — И чего это я спрашиваю, а не констатирую факт. Ректора не смутил мой вопрос, и он дал на него довольно простой ответ.

— Нет.

И столько уверенности в одном простом слове, что я на секунду, всего на секунду поверила в то, что мне не светит великого будущего при дворе.

— А вот и да!

Почему-то только при спорах с ректором я скатываюсь до того, что топаю ногой, как маленький ребенок, чтобы отстоять свою правоту.

Мужчина тяжело вздохнул, поднялся со своего места, отставил бокал и пошел в мою сторону. Мне это не понравилось. Не понравилось до такой степени, что ноги сами собой двинулись от ректора. И все бы ничего, но дверь находилась слева, а позади стена. Та самая стена, в которую я врезалась в нашу первую встречу в этом же помещении.

Тогда я пришла к нему, готовая отдать все, лишь бы остаться в академии. Сейчас он одним своим «люблю», казалось, просит больше, чем я готова предложить. Но самое страшное, что нет уверенности в том, что у меня вообще спрашивают о чем-либо. Мне просто сообщили о случившемся факте. Как же раздражает.

Стена, сквозь которую я не могу пройти, и рука ректора, что перекрывает возможность побега. Все как в ту ночь, но, казалось, сегодня меня никто никуда не отпустит.

Мужская ладонь потянулась к завязкам под грудью, серые глаза начали чернеть, а в легких не осталось воздуха.

— Не так я планировал этот разговор. И, признаться, рассчитывал на другую реакцию. — Он склонился и со свистом втянул воздух, прикасаясь носом к моей шее. Последовала примеру ректора, так как дышать было уже нечем. От некроманта пахло все теми же печеными яблоками и крепким пиратским ромом. Бежать! Кричать! Плакать! Почему я ничего не могу сделать? — Не бойся, малышка, моя