Читать книгу "Цикады - Анастасия Всеволодовна Володина"

и больше он не слышит ничего.

Он открывает глаза и видит, что коробка разломана, фантики раскиданы, розовый шарик вымазан в глине.

Цепочки больше нет.

Как нет и девочки.

22 дня до

Оно копошилось, булькало, как живое, ворчало, возмущалось. Изо рта выплескивалось розовое, будто внутренности пытались покинуть перегулявшее тело. «Кровавая Мэри» мешалась с джином, а из унитаза несло перебродившим компотом с шишками.

Влил в себя пихтовый ополаскиватель, поболтал внутри и выплюнул, чувствуя, как оно, напитавшись новым вкусом, снова просится наружу. Выпил воды на кухне и зажал рот, чтобы не продолжить здесь же, с раковиной. Круг повторялся, пока из пересохших губ не стала клоками выпадать лишь пена слюны. Только теперь он смог принять таблетки — те единственные, что ему помогали.

Стоило лечь, как море внутри разволновалось, и оставалось только сидеть — он вытянулся на компьютерном кресле, поставив ноги на диван, и вывернулся так, чтобы кожзам холодил раскаленную голову. Внутри снова бурлила волна, поднимаясь, желая выплеснуться, желая лишить его последнего спасения. Нет, нет, нет, надо держаться, иначе все по кругу: тошнота — вода — таблетка — тошнота. Он не понимал, как люди превращались в алкоголиков, — каждый раз, стоило ему хоть немного забыться, заканчивался расплатой. Из мутной вязкой дремы его выдрал голос матери:

— Ваденька, милый, а ты чего не собираешься?

— Мне ко второму, — он пробормотал, надеясь, что запах елки от ополаскивателя перебьет запах елки от джина.

— А чего в кресле?

— Мигрень.

— Опять? — На лоб легла прохладная ладонь. — Да у тебя жар! Ну-ка, давай померяем. Костя! Костя! Дай-ка градусник.

В комнату зашел отец — уже одетый, в сине-зеленой форме, и протянул футляр.

— Болеем?

— Да вот непонятно.

Мать всунула ему в подмышку градусник.

— А пандемия закончилась, — объявил отец. — По телевизору сказали: все. Может, нам теперь тоже маски носить не надо будет. Всем уже разрешили, одни мы ждем.

— Сейчас в маске безопаснее. Вон, подхватил где-то же.

— Да холодрыга такая. В прогнозе говорят, самая холодная ночь за двадцать пять лет. Говорил тебе, рано пуховик убрала…

— Так май месяц уже…

Под родительское переругивание он снова провалился в сон без дна — очнулся, когда мать трясла перед его носом градусником.

— Тридцать восемь и пять. Все, остаешься дома, я напишу в школу. Пропустишь пару дней, как раз за праздники в себя придешь. Чай тебе принести? Или парацетамол? Или супчик куриный сделать?

Волна бурлила и мешалась — он покачал головой и застонал.

— Не надо ему ничего сбивать, пусть организм сам борется.

— Ваденька, ты ложись.

Он дополз до кровати и забрался под одеяло с головой, прячась от майского света.

Когда он снова проснулся, солнце уже пробивалось в комнату — оно всегда приходило после обеда, а сегодня светило особенно ярко, подкрашивая пыльный воздух. Светило, но не грело — его отчаянно знобило, так что пришлось нырнуть в давно подаренную мамой флисовую пижаму.

На кухонном столе уже лежали коробки с грудным сбором и чаем с чабрецом, а тонко нарезанный лимон прятался в блюдечке под крышкой от масла. Там же была записка: «Бульон в маленькой кастрюле, пюре и котлеты в сковородке». Ничего не мешало ей написать сообщение, но мама была из того, аналогового мира, поэтому звонила, а не писала, писала, а не писала.

От чая с лимоном озноб чуть отступил. Он залез в отцовский безразмерный халат и уселся перед окном, за которым уже вовсю горела майская зелень. Хотел проверить погоду, потянулся за телефоном — и не нашел.

Включил локацию на часах — конечно, он зажужжал среди бесчисленных одеял, которые мама накидала перед уходом на работу. Зарядки почти не было, он воткнул шнур, зашел в чат и увидел вал в закрепленном сверху классном чате. Опять пьяный фотоспам, вздохнул он, щелкнул стрелку вниз и попал в последнее сообщение.

Марк

«Так неприятно!

Может, надо сходить к ней в больницу?..»

Опять кто-то из училок заболел, а Марку лишь бы прислужиться. Он прокрутил сообщения чуть выше, бесконечные жесть, trash, как так, а что случилось-то?

И наткнулся на имя Алины. Волна вдруг накатила вновь, и он побежал по сообщениям быстрее, пока не нашел то самое, первое, которое пришло, когда он так старательно выблевывал себя в унитаз.

«Алина вскрылась»

Волна поднималась все выше.

Он перешел в личные сообщения.

Одно было от Антона в начале шестого.

«Я знаю, что это из-за тебя, сука»

Другое от ALIENATION в полпятого.

«А теперь жалеешь?»

Чай растянулся бурым пятном по белому ворсу ковра.

Как мама и говорила, он пробыл дома почти все майские. Все это время он просто лежал, смотрел фильмы, читал книги по программе, делал тесты к экзамену. Телефон тоже — лежал. На другом конце комнаты, на спасительной зарядке, с выключенным вайфаем. Они с телефоном поделили пространство: Вадим не трогал его, а он Вадима.

Хуже всего было ночью, когда нечем оказывалось занять глаза — и мозг сам включал на повтор зацикленное видео того дня. Сначала школа, потом кафе, прием курьера, сборы на вечеринку — это он помнил. Помнил, как доехал до дома, как уже на входе Билан выдал ему стакан с какой-то жижей, от которой несло елкой (авторский коктейль, как он сказал), как они разыграли захват заложников, как побелела Алина, как по рукам ходил «полароид», как Антон развернул подарок и что-то ему сказал, но что именно? Как он сидел на лестнице, а потом пошел полежать наверх, но по пути прихватил еще один стакан с белой бурдой, как он открыл дверь спальни Антона и?..

И темнота.

Он сразу перепроверил рюкзак, вытряхнул из него все — ручки, бумажки, книгу по теории кино, все, что он возил с собой в тот день, надеясь отыскать что-то, какие-то ниточки, по которым можно было пробраться в лабиринты памяти, в ту самую комнату и увидеть, что же там произошло.

Что он рассчитывал найти: полароидное фото с кратким пересказом событий той ночи в кармане рюкзака? татуировку с синопсисом вечеринки на груди? Он обыскал куртку — пусто. Джинсы куда-то пропали, когда он полез искать, они, конечно же, обнаружились на балконе — висели, вывернутые наизнанку, и от этой вывернутости ему вновь стало плохо, как от осознания того, что все отгадки могли оказаться внутри. С опаской, нехотя он проверил телефон —