Читать книгу "Ревизор: возвращение в СССР 15 - Серж Винтеркей"

скрывать. Чувствую, хорошенькая рабочая атмосфера меня ждёт.

Кабинет первого зама Румянцева нашёл довольно быстро. На всех дверях имелись солидные таблички. Постучался и приоткрыл дверь в кабинет.

– Кирилл Иванович, можно? – спросил я и сделал шаг внутрь кабинета. – Я Ивлев, новый референт.

– А, заходи, Ивлев, – откинулся в кресле светло-русый мужчина за сорок, в рубашке со свободно завязанным галстуком. – С первым рабочим днём, – произнёс он с интересом, рассматривая меня.

Но у этого, хотя бы, недовольства во взгляде не было, только любопытство. Когда я подошёл, он поднялся, демонстрируя высокий рост и спортивное телосложение и протянул мне руку.

– Слышал про Всемирный совет мира? – затягивая галстук, спросил он меня, снимая со спинки кресла пиджак. – Будешь работать при комитете, который участвует в его работе.

– Первый раз слышу, – откровенно признался я. – Что за Совет мира?

– У-уу, тёмный ты человек, Ивлев, – показал мне рукой, чтобы я двигался к выходу из кабинета. – Пойдём, познакомлю тебя с важными людьми, которые тебе всё расскажут.

Мы спустились с ним на первый этаж. Там он привёл меня к кабинету, на котором золотом по-чёрному было вытеснено «Советский комитет защиты мира». Приплыли… Очень сомневаюсь, что тут будут востребованы мои записки по новинкам науки и техники.

В кабинете стояло два стола и был вход в соседний кабинет, дверь в который была распахнута и не видно было таблички, по которой можно было бы определить, чей он.

Соседний кабинет был пуст. А в кабинете, куда меня привёл Румянцев, за одним из столов, заваленных бумагами, сидел щупленький мужичок под шестьдесят. Весь седой как лунь – и усы, и бородка, и остатки шевелюры отсвечивают серебром.

– Марк Анатольевич, – сходу направился к нему Румянцев, – вы просили секретаря? У нас есть он!

– О! Наконец-то! – обрадованно воскликнул он. – Это просто, праздник какой-то! Неужели секретариат Президиума Верховного Совета снизошёл до Комитета по миру?

– Ну, вот, случилось чудо, Марк Анатольевич. Прошу любить и жаловать: наш новый референт Ивлев Павел Тарасович.

– Очень рад, – суетливо встал из-за стола Марк Анатольевич и протянул мне руку. – Вы не представляете, как я вам рад.

– Почему же не представляю? – взглянул я на кучу бумаг у него на столе.

– О, друг мой, – усмехнулся он, – вы не туда смотрите.

Он вежливо взял меня за локоть и потянул вглубь кабинета, где я увидел мешки. Много мешков. Штук восемь.

– Что это? – ошарашено спросил я.

– Это письма советских граждан, – важно ответил Марк.

– Ну, я пошёл, – сказал Румянцев, ехидно взглянув на меня и вышел из кабинета.

– Марк Анатольевич, а почему их так много? – спросил я, все больше ощущая, что что-то идет совсем не так, как задумывалось.

– Ну так со всей страны письма шлют.

– А почему их все сюда приносят? Причём тут Комитет по миру?

– Так это только наши письма, сынок, – рассмеялся он. – Малая часть из тех обращений, что поступают в Верховный Совет.

– Ну, надо же, – открыл я ближайший мешок. – И что с этим надо делать?

– Читать, регистрировать, суммировать, анализировать. На некоторые отвечать, особенно, на коллективные, с крупных предприятий.

– Ого! – только и сказал я.

И стоило это тех проверок, что я прошёл?! И вообще, у нас с Межуевым совсем другой уговор был. Начать прямо сейчас права качать? В первый же рабочий день? Ладно, пока не буду выступать, сначала надо обдумать как следует стратегию поведения. Попробую вначале договориться.

– Марк Анатольевич, я, вообще-то, на свободном посещении, мне факультативную работу обещали. Я же учусь ещё. И с обществом «Знания» тесно сотрудничаю. После учебы выступаю на предприятиях Москвы и Подмосковья.

– Это как, факультативная работа? – удивлённо уставился он на меня.

– Ну, я не могу каждый день работать.

– А сколько ты можешь?

– Договаривались, что я раз в две недели буду писать аналитическую записку, по современному состоянию науки и техники, используя спецхран. Но, раз так дело обернулось, то один раз в неделю все же смогу. Сразу после учёбы.

– Ну, давай, хотя бы, один день в неделю, – с неприкрытым разочарованием в голосе согласился Марк Анатольевич. – Вот как чувствовал, что неспроста тебя ко мне привели. Что что-то не так будет. Расщедрились они…

– Ну, тогда приступим? Покажите, что надо делать?

В первый день мне доверили разворачивать письма, разглаживать их, соединять скрепкой с конвертами и складывать в стопки. От граждан в одну стопку, от коллективов в другую.

Поймал себя на мысли, что проанализировать один человек подписался под письмом или коллектив и то время занимает, а кто-то, ведь, до этого письмо уже вскрыл, прочитал, проанализировал и рассортировал по секторам, комитетам и отделам. Вот, у кого адова работа!

Приехал домой, с непривычки, уставший и разочарованный. Где спецхран? Где запрещённая литература? Где в целом работа, имеющая хоть какой-то смысл? Что изменится, если не читать все эти письма, в которых советские люди осуждали американский империализм и поддерживали голодающих в Африке? Они же просто выплескивают свои эмоции в этих письмах, и к чему что-то делать еще с ними? Неужто МИД или, пуще того, Политбюро, что-то изменит в своей политике из-за того, что доярка Дарья, посмотрев по телевизору сюжет об американской агрессии против Вьетнама, села и написала сюда письмо, требуя вывода войск янки из этой азиатской страны?

Но что делать дальше, было сложно понять, не зная всех механизмов работы этой организации и отношений местных чиновников с Межуевым. Звонить Межуеву с жалобой? Да, у меня есть основания. Но будет ли он в будущем воспринимать меня серьезно, если я сразу жаловаться к нему побегу?

Исходя из своего богатого жизненного опыта, сразу мог сказать, что мои акции в его глазах сильно упадут. Сейчас у власти жесткие люди, прошедшие через войну. Может принять меня за капризного, избалованного молодого человека. Может он, конечно, позвонит кому надо в Верховный Совет и решит мою проблему. А может, решит и вовсе забыть обо мне, разочаровавшись. Да еще и скажет об этом кому-нибудь, кто в Верховном Совете растреплет, что Межуев за мной больше не стоит, и меня можно смело увольнять.

А мне в трудовой книжке вовсе не нужна запись, что я проработал