Читать книгу "Я – Распутин. Сожженные мосты - Алексей Викторович Вязовский"

по-свински? Вот то-то. Порой и денег не надо, только веди себя с людьми по-людски.

Мысль эта, похоже, была для Чернухина внове, задумался он сильно. И даже на последующем банкете для столпов местного общества сидел молча, в своих мыслях. А мне подходили объясняться в любви, уважении и вечной дружбе, даром что целоваться не лезли. Впрочем, цена этой дружбе – цена банкета, завтра будут за спиной шептаться, а то и вслед плевать. Но без того, чтобы «проставиться», тоже нельзя.

Вечером мы собрались «узким кругом» в снятом Леной доме. Она все больше молчала, изредка подавая реплики, и дулась. Ну ясное дело, кто виноват? Не тот, кто ситуацию упустил, а тот, кто послал руководить. Не без этого, конечно, но сама-то она куда смотрела?

Аронов с Дрюней доложили первые результаты – работяг науськивают мелкие лавочники, причем не всех, а зачинщиков. Стали искать, в чем их интерес, и почти сразу вышли на «кооперативную» торговлю. При нашем строительстве я приказал завести не «заводскую лавку», а именно что «кооперативную» – членам дешевле. Рабочие же пока к такой заботе непривычные, вступают в кооператив медленно, а назначенные рулить «кооператоры» сразу размахнулись на весь списочный состав. Вот и начудили, не имея опыта – яиц, например, запасли «на всех», а покупателей оказалось втрое меньше, чем рассчитывали. Ну и «выкинули» яйца, пока не протухли, на городской рынок чуть ли не по закупочной цене. И так с несколькими продуктами – то сало, то мясо. Понятное дело, как это лихорадило городскую торговлю. Понятное дело, что все это устоится, но пока это как в болото здоровенный булыжник кинули, вот местные лягушки и заквакали.

– Ладно, голуби, понял. Выясняйте, кто у лавочников застрельщиком, кто остальных подбивал и, наконец, кто больше всего рабочих соблазнял. Потом подумаем, что с ними делать. Завтра же будем с людьми говорить, потому готовьте одежду победнее.

Соратники криво усмехнулись.

– И рожи тож сделайте попроще!

И люди потянутся, да. Я тоже не стал фигурять в синем-шелковом, крестом светить и черными очками пялиться, оделся обычно и поутру собрал в избе при строительстве «лидеров общественного мнения» – мужиков, что верховодили на стройке. Нет, не тех, что орали и требовали, а уважаемых, рассудительных, по чьему слову все и будет. Полчаса рассказывал, что да как мы делаем и для чего. Какие перспективы ждут их самих и в особенности детей – мужики вряд ли на радиотехников да мотористов выучатся, а вот сыновья-дочери запросто. По ходу подумал, что надо бы листовку с содержанием нашей беседы сделать, и для строителей, и для городских, чтобы каждому не объяснять. А чуть позже и газету при заводах затеять. Как там бишь они при советской власти назывались? Многотиражки? Вот ее. Пусть Сызрань собственной газетой гордится.

С мужиками договорились быстро – на уступки я не шел, сразу сказал, что дурацкие требования на ровном месте, а вот нужные вещи сделаю с удовольствием. Объяснил про штрафы – только и исключительно за производственные косяки, и все штрафные деньги в больничную кассу. Себе ни рубля «Военпром» не возьмет.

– А за церковь или шум в казарме штрафовать будут? – недоверчиво спросил кряжистый мужик с ладонями-лопатами, покрытыми костяной крепости мозолями.

– А это вы сами разберитесь, – улыбнулся я.

– Как сами? – оторопели собравшиеся.

Ну да, везде, где им раньше доводилось работать, никакого самоуправления не было и в помине, и каждый хозяйчик норовил содрать штрафами побольше.

– А вот так. Мне неважно, в какую церковь вы ходите и ходите ли вообще, лишь бы дело делали. А в колониях моих дети малые сами определяют, кто сегодня на кухню, кто полы моет, распорядок устанавливают и вообще всю свою жизнь. Нешто вы, взрослые мужики, не справитесь? – вывалил им на голову и добавил: – Через месяц чтобы в кооперативе, то есть артельной лавке, сами все решали. Дело начальства – стройка и завод, а уж как вне этого жизнь налаживать, смотрите сами. Только чтобы никакого попустительства лентяям и пьяницам! За вшей и прочую живность тако ж буду жестко рублем карать.

Мужики довольно загомонили, возможность приструнить буйных и бестолковых им понравилась. Против санитарии тоже никто не выступил. Да и почуяли, что будут лидерами не только неформальными, но и формальными.

– Бабу, бабу из правления уберите, – вперед вылез плюгавый мужичок.

Я нахмурился. Лена и правда занималась не только вербовкой работниц, но и лезла в дела других заводов. Девушка она была активная, а Стольников появлялся в Сызрани наездами, за всем уследить не мог. Вот поди теперь пройди между «Сциллой и Харибдой». Снимешь Елену – обидится, и я потеряю ценного, активного, а главное мотивированного работника. Не снимешь – мужики буянить будут. Патриархат!

– Давай так… – решился я. – Ежели за Еленой Александровной какие оплошности или просчеты будут на ваш счет – пишите мне в столицу. Поперву оштрафую ее. Ежели повторно негодна будет – сниму и другого к вам пришлю. В штанах.

Народ засмеялся, напряжение окончательно спало. Я же себе сделал заметку – поговорить с Еленой. Пусть подберет помощников в «штанах» – проще руководить будет. Вот хотя бы из возрастных детей Чернухина. Два сынка у него прям на выданье – кровь с молоком.

И тут нас всех арестовали. Так сказать, картина Репина «Не ждали» – ввалился уездный исправник со своими орлами и всех разом повинтил, незаконное сборище, смутьяны и заговорщики и все такое. Я только успел боевикам махнуть, чтобы ни-ни, а пока нас выталкивали наружу, шепнул Дрюне, чтобы метнулся за Леной, дал знать Чернухину да принес из моих бумаг индульгенцию от Столыпина. В сенях нарочито споткнулся, повалился, уронил соседа, в дверях образовалась куча мала, вот парень и смылся, да так ловко, что городовые и не заметили.

Привели нас в городской участок, рассадили в обезьяннике, и полицейское начальство принялось на нас орать. Я же только посмеивался – ну который раз уже, то в Шуе, то вот в Сызрани, – чем еще больше бесил исправника. Как же, смерд, холоп, мужик сиволапый смеет лыбиться на речи персоны седьмого класса! И совсем было дело у нас до конфликта дошло, как примчался Дрюня, да не один, а с бледным Чернухиным, что сразу сбило градус. А уж бумага от Петра Аркадьевича вообще произвела волшебный эффект. Так что, когда я заявил, что мы с подачи начальника Охранного отделения Зубатова еще и профсоюз намерены создать, исправник даром что не козырнул и вообще являл собой другую картину Репина – «Приплыли».

Но мало-помалу пришел в себя и, направляемый Чернухиным,