Читать книгу "Конец света в Бреслау - Марек Краевский"

— Вот и все, уважаемые господа, — Мюльхауз прервал молчание. — Мы можем пойти по домам. Ах, простите, доктор Хартнер… Вам есть что добавить…

— Да, — Хартнер вытащил из желтого портфеля свиной кожи ровную стопку сцепленных скрепкой листов. Он говорил очень медленно и наслаждался приближающимся взрывом знаний, вопросов и восхищений. — После одного дня управляемая мною городская комиссия пришла к интересным выводам. Как вам известно, последнее убийство было совершено 9 декабря. Поэтому я рекомендовал моим людям искать преступления между 9 декабря и концом года. — Хартнер, как и любой кабинетный ученый, испытывал острую нехватку слушателей. Поэтому он решил удержать их внимание. — Как отметил господин советник Мок, последнее убийство отличалось от других тем, что его несомненно нужно было обнаружить… Я больше не помню ваших рассуждений…

— Ну, — Мок потушил папиросу, — первое преступление могло вообще не быть обнаружено, если бы сапожник, в чьей мастерской был замурован Гельфрерт, имел худшее обоняние. Хоннефельдера соседи могли найти только через две, три недели, когда трупный запах пробился из плотно запертой квартиры. Гейссен должен обнаружить кто — то очень быстро — охранник или очередной клиент, входящий в комнату Розмари Бомбоша. Убийца сокращает дистанцию времени между преступлением и его раскрытием… Если это не так, очередное убийство будет совершено почти на наших глазах… Если бы мы только ведали, когда и где произойдет…

— Мы только что узнали, — Хартнер тянул слоги и наслаждался видом расцветающих румянцев, вспышкой зрачков, дрожанием рук. — Так вот, знаем. Очередное убийство произойдет в сочельник. А будет оно на Антониенштрассе, 27. У нас даже есть время. В половине восьмого. В этом особняке в 1757 году в этот день и в этот час погибли два человека…

Вроцлав, 24 декабря 1757 года, десять вечера

Город окутали дымы возгораний и тушения пожаров. Они вились по крышам и вталкивались обратно в дымоходы порывистым ветром. Прусские солдаты, которые три дня назад заняли город, не трезвели в домах и замтузах (публичных домах). Ветер сбил шапку на глаза прусскому пехотинцу, который в свете факела наблюдал за купцом, сидящим на козлах большого фургона. Освещенные свечами окна мануфактуры у Николаевских ворот отбрасывали на них и на вооруженного эспонтоном сержанта, который к ним подошел, мерцающие блики. Сержант кивнул своим людям, укрывающимся от вихря под небольшими каменными стенками круглой башни, и указал купцу свободную дорогу, получив бочонок меда и маленькую коробочку с квасцами. Купец скатился на узкую Николайштрассе и позволил коню едва перебирать копытами в снегу, смешанном с конским навозом. В окошках углового дома вспыхивали свечи на украшенной яблоками елке. Собака, лежащая под домом, зарычала на покупателя, а потом всю свою энергию посвятила царапанью в дверь и скулению. Усталый конь потянул фургон вдоль валов, свернул на Антониенштрассе и остановился за монастырем францисканцев, перед небольшим деревянным домом, в котором не горело ни одного света. Флейтист из ратуши сыграл на вечере. Купец слез с воза с машины и вошел во двор. В заброшенном саду на деревянных рамах развешано сукно, которое застыло от мороза. Он подошел к небольшой деревянной пристройке и заглянул в нее через окно. Два ткацких подмастерья сидели над осьмушками пива и корзинкой булочек. Заметно обеспокоенный купец вернулся и вошел в передний дом. В сенях втянул в ноздри запах сушеных слив. Споткнулся о бочонке пива, стоящий перед дверью в избу и почувствовал прилив сонливости. Он открыл дверь и оказался в хорошо ему знакомом, теплом мире разнообразных запахов. От печи пахло пряниками, из загона в углу избы доносился запах свиных отходов, из бочки, вкопанной в пол — приятный запах солонины. Под печью горело, но из-под закрытых дверец огонь давал слабый, невидимый снаружи свет. Купец сел за стол и запустил другое свое чувство. Слышал поскребывание мыши, треск деревянных ставней, стон женщины в боковой избе, шелест лап ласки на соломе и шелест соломы, набившей сенник, трение неизвестных ему сил в балках, расположенных в стене, знакомые ему горловые крики наслаждения, издаваемые женщиной, шипение огня в закрытой печи, посапывание мужчины, треск досок кровати под ними. Купец тихо вышел на улицу, подошел к фургону, погладил храпящего коня, отбросил покрывающую воз дерюгу и почти на ощупь достал что-то найденное среди мешков соли, бочек меда и маленьких тюков гентского сукна. Он нашел ящик с медикаментами. Вошел обратно в избу, сел у печки. От холода задеревенели его ноги. Из ящика он достал посеребренный шприц с двумя кольцами, флакон с какой-то жидкостью, которой наполнил весь шприц. Потом подошел к двери боковой избы и быстро понял из доносящихся звуков, что вот приближаются последние мгновения, когда любовники наиболее жарко доставляют себе удовольствие. Купец вошел в избу и погладил рот младенца, спящего в колыбели. Затем все внимание сосредоточил на любовной сцене. В тусклом свете рождественской звезды он увидел огромный зад, подпрыгивающий между широко раскинутыми ногами. На земле лежал мундир, переплетенный шнурами, и большая шапка с двумя китами. Наряд указывал на прусского гусара. Купец вполне ощутил силу в ногах. Ему уже не было холодно. Он подскочил к кровати и сел на спину мужчины. Одной рукой он стиснул его шею, другой воткнул шприц в ягодицу и вкачал все его содержимое. Гусар сбросил с себя купца, вскочил с постели и потянулся за саблей. Тогда он начал задыхаться. Женщина смотрела в ужасе на своего мужа, держащего шприц в руке, и чувствовала наступление неизбежного.

Вроцлав, суббота, 21 декабря 1927 года, четверть часа дня

Торговый дом братьев Барашевых трещал по швам. Его наполняли в основном дети, которые усердно бегали, не обращая внимания на струи пота, вытекающие из-под каскетов и шляп. В огромном двухэтажном зале, окруженном двумя галереями, со стеклянного потолка свисали метровые металлические стрелки, которые указывали на стойки с игрушками. Двигались они вертикально на пружинах, приводимых в движение людьми, временно не работающими в период святок и нового года. Таким образом, дети прекрасно знали, как попасть перед лицо доброжелательных Санта-Клаусов, которые — представляя соблазны товаров — отправляли красочные волчки в безумное вращение, осторожно рассаживали лошадей на качалки, перебрасывали целую армию свинцовых солдат, вставляли пустышки в рот протестующим куклам, позволяли съедать фарфоровым львам черепаховых жирафов и заставляли поднимать вес крутящимся атлетам и преодолевать все тот же маршрут электрическим поездам.

Мок расстегнул пальто, снял шляпу, пригладил непослушные волны волос и сел на стеганое сиденье, состоящее из двух концентрических роликов. Удобно упершись, он начал задаваться вопросом, зачем сюда пришел. Он знал только, что вошел сюда, руководствуясь неукротимым импульсом, который был результатом более ранних мыслей. К своему ужасу Мок не мог вспомнить ни одной из них. Таким образом, чтобы восстановить эту последовательность ассоциаций, он должен был вернуться к рассказу Хартнера. Припомнил себе свои попытки оправдать неверную жену купца: она грешила, а следовательно, была такой человечной, архичеловечной! Ба! Алексей фон Орлофф посчитал бы, что она была в момент греха очень близка к Богу! А как оценил бы этот русский мудрец поступок ее мужа? Когда я ее убивал, тоже совершал грех! Кто из них был ближе к Богу? Кто тот, чей грех тяжелее?