Читать книгу "Игра в обольщение - Дженнифер Эшли"

Кэмерон чувствовал: она его не поняла. Он вернулся к Эйнсли и, упершись кулаками о кровать, склонился к ней.

— Однажды меня разбудил Дэниел, ему было тогда лет десять. Я отшвырнул его через всю комнату. Своего собственного сына. Я мог бы искалечить его.

Ему никогда не забыть ужас, пережитый им в тот момент. Дэниел тихо лежал на полу, он был без сознания. Кэмерон бросился к нему, взял на руки обмякшее тело. Слава Богу, никаких серьезных повреждений у него не было. Чуть позже он весело заявил, что сам был виноват. Забыл, что его отец — немного сумасшедший.

Дэниел взял вину за случившееся на себя, для Кэмерона это был удар ниже пояса. Потом Анджело обвинял себя в том, что не уследил, как Дэниел поднялся в спальню отца. Кэмерону хотелось закричать на них обоих. Он переехал в гостиницу, больше не доверяя себе, тревожась за своих близких.

— Ты думаешь, я хочу проснуться и увидеть, что то же самое я сделал с тобой?

Эйнсли пристально смотрела на него. Нет, он никогда ее не поймет. Он-то думал, что Эйнсли — очаровательная молодая женщина, которая вскрывает дверные замки и бегает по Парижу в поисках пирожных, а она вдруг решила соблазнить его прилюдно, а потом каким-то непостижимым образом выведала сокровенные тайны его души.

— Возможно, если ты привыкнешь к этому… — начала Эйнсли.

— Проклятие, ты так ничего и не поняла! Со мной что-то не так, понимаешь? Если я засну, и со мною рядом окажется кто-то, — хотя бы ты, любимая, — мир обрушит на меня мрак, темноту. Чернота не отпускает меня, и, борясь с ней, я могу совершить непоправимое, понимаешь?

Эйнсли слушала его молча, внимательно. По-видимому некоторые женщины ощущали нечто ужасное, непредсказуемое и опасное, что жило у него внутри. И получали от этого удовольствие — им нравилось играть с огнем, но на самом деле они не понимали, на что он в действительности способен. Он никогда не позволял им это узнать.

Кэмерон отшатнулся от нее и схватил свою одежду.

— Я ненавижу эту женщину, — бросила ему вслед Эйнсли. — Я имею в виду твою жену.

Кэмерон горько усмехнулся и стал натягивать брюки.

— Я рад. Она уничтожила меня. Хотела отомстить и вот отомстила.

— Кэм…

— Хватит разговоров, — покачал головой Кэмерон. — Ложись спать.

Он повернулся спиной к прекрасной женщине, ради которой был готов на все, набросил рубашку и выбежал из спальни.

— Я надеюсь, — прошептала Эйнсли, поджав колени и вытирая слезы простыней, — что там, где вы сейчас находитесь, леди Элизабет Кавендиш, очень жарко. Очень-очень жарко.

Вечером следующего дня Эйнсли вошла в спальню Кэмерона, когда его парижский камердинер готовил его к очередным ночным походам по ресторанам и кабаре. Кэмерон бросил взгляд на дневное платье Эйнсли и нахмурился:

— Ты не собираешься выходить со мной?

— Я буду готова через минуту. Фелипе, оставь нас, пожалуйста.

Камердинер даже не взглянул на Кэмерона, чтобы получить подтверждение. Прислуга, и шотландская, и французская, теперь беспрекословно слушалась Эйнсли. Фелипе удалился.

— Я сказал, что не хочу об этом говорить. — Кэмерон застегнул запонку на воротнике рубашки, которую успел вставить Фелипе.

— Откуда ты знаешь, что я собираюсь сказать?

Кэмерон бросил на нее нетерпеливый взгляд, потом повернулся к зеркалу, чтобы повязать шейный платок.

— Потому что ты, как та фретка, никак не можешь остановиться, все роешь и роешь.

— Я пришла рассказать тебе о своем брате. — Эйнсли приблизилась к нему, взяла концы платка и стала завязывать узел.

— О котором? — Кэмерон откинул голову назад, чтобы ей было легче справиться с шейным платком. — Макбрайдов так же много, как и Маккензи.

— Их всего четверо: Патрик, Синклер, Эллиот и Стивен. Я хочу рассказать тебе об Эллиоте.

— Это который адвокат?

Кэмерон прекрасно знал, кто есть кто из ее братьев, потому что Эйнсли довольно много рассказывала о каждом из них. Ее братья — безопасная тема для разговора, кроме того, она гордится достоинствами каждого из них. Эйнсли была готова поспорить, что Харт тоже рассказал Кэмерону о ее братьях, вероятно, предоставив досье на каждого.

— Эллиот служил в Индии, — начала Эйнсли. — Выйдя в отставку, он остался там уже как чиновник, чтобы налаживать мирную жизнь в этой колонии. Однажды, когда он отправился по делам на север страны, его захватили в плен. Его так долго держали в тюрьме, что мы уже не надеялись увидеть его в живых. Но ему, в конце концов, удалось бежать и вернуться домой.

— Я помню, — тихо сказал Кэмерон. — Мне очень жаль. Так что же с ним произошло?

— Эллиот остановился у Патрика, чтобы поправить здоровье, и, похоже, его состояние улучшилось, но мне казалось что-то с ним не так. Эллиот никогда не говорил всерьез ни о своих сломанных костях, ни о перенесенных пытках.

— Я понимаю его. Он не хотел возвращаться к этим воспоминаниям.

— Да, конечно. — Эйнсли затянула узел на платке. — То, через, что ему пришлось пройти, по-видимому, было ужасно. Однажды вечером, когда я заглянула к нему в комнату, я увидела, что он скрючился на кровати, дрожа всем телом. Когда я подошла к нему, он даже не взглянул на меня, не сказал мне ни слова. Я уже готова была бежать за Патриком и Роной, когда он пришел в себя. Заверил, что все в порядке, и умолял ничего никому не говорить.

— Значит, это случалось с ним и прежде.

— Он сказал мне, — кивнула Эйнсли, — что иногда ни с того ни с сего, даже в тот момент, когда он спокойно сидит в гостиной Роны, окружающий мир… для него вдруг исчезает. Ему кажется, что он куда-то плывет, и оказывается, в конце концов, в маленькой грязной камере, где провел несколько месяцев. Иногда его не кормили и неделями не заглядывали к нему. Эллиот прекрасно понимал, что находится в доме Патрика в Шотландии, но мозг опять и опять возвращал его в прошлое, он вновь и вновь переживал случившееся с ним там, в Индии. По его словам, он боялся, что эти непроизвольно возникающие кошмары превратят его в жалкого труса. Но так не случилось. Эллиот — один из самых смелых людей, мне известных. Он вернулся в Индию, он и сейчас там, потому что в какой-то момент понял: если он не преодолеет свои страхи, то всю жизнь просидит у Патрика, станет просто дрожащим ничтожеством.

Кэмерон с непроницаемым лицом посмотрел на Эйнсли. Он был восхитителен в килте, рубашке и жилете, неодетый, что дозволено было видеть только камердинеру или жене.

— Ты рассказываешь мне эту историю, потому что думаешь: в отношении Элизабет я чувствую то же самое, что чувствовал твой брат в отношении своего заключения и перенесенных пыток.

— Не совсем так, но что-то похожее.

— Помню, я просил тебя не говорить об этом, — отвернулся от нее Кэмерон.