Читать книгу "Зона: перезагрузка. Топь - Дмитрий Лазарев"

– Шахматист! – хриплю я.

Громко не получается, так как на это тоже нужны силы, но он слышит. Мы встречаемся взглядами, и я мотаю головой назад. Понимает, чуть задерживается, подставляет плечо, и дальше они ковыляют уже вдвоем, вижу краем глаза. Волчара, бледный как смерть, с кровью на губах, частично виснет на Шахматисте, но ноги все же переставляет сам. Вперед, ребята, вперед! Чуть-чуть осталось!

Ну ладно, не совсем чуть-чуть, но половина экрана уже светлая, а это значит, что где-то там, вон у тех кривых сосен, «замор» закончится. Близость спасения придает сил, которые мы черпаем уже черт знает из каких резервуаров. Я пру вперед и мысленно представляю, что граница «замора» здесь, именно в этом самом месте, где мы прорываемся, прогибается в нашу сторону. Потому что… потому что оно просто так, и все тут!

– Дрон, я… – слышится в левом ухе лихорадочный шепот Блонди. – Прости меня… Не отвечай, не надо… Не трать силы… Просто слушай…

Понимаю, что она права, и говорить нельзя, нельзя сбивать дыхание, которое и так уже надсадное дальше некуда. И все силы надо бросить на последний отчаянный рывок к трем кривым соснам. Но черти полосатые, как это похоже на прощание! Нет, Блонди, нет!

– За то, что я… – продолжает она, и голос ее делается все слабее, – уговаривала тебя там, на Митькиных скалах, бросить парней… Я… струсила, Дрон… Молчи… я знаю, что струсила… Но это… не оправдание… Всем… страшно… но вы меня не бросили… А я…

Речь ее прерывается хрипом и кашлем. Тело содрогается на моей спине, и я едва не падаю, но наклоняюсь вперед и пру, пру, что есть сил… и даже когда их практически не остается, все равно пру. Я дотащу ее, спасу, мы выберемся, просто не может быть иначе, слышишь, реальность?! Я тебе приказываю, твою мать!

– Дрон, я…

Молчи, Блонди, береги силы, теперь твоя задача – выжить. Держись. Держись, слышишь?!

– Спасибо тебе… я никогда не…

Блонди, нет! Сам не знаю, почему я еще не упал. Не знаю, почему чуть позади отчаянно кашляет, но идет Волчара, которого частично уже волочет Шахматист. Может, потому, что мы, сталкеры, боремся за жизнь до последнего? За свою и не только…

Три четверти экрана светлые – вот они уже, эти сосны, совсем рядом, кажется, и в то же время словно в километре… Держись, Блонди, держись, милая, мы уже почти… Молодец, что молчишь, не трать силы, потом все скажешь, черти полосатые, потом мы с тобой знатно надеремся в Миассе, вспоминая этот прорыв. Мы выживем, слышишь?! Даже не вздумай сомневаться! Мы…

Кашляю уже и я. Мой организм тоже на последних ресурсах. Перед глазами мутится и двоится, в висках и в груди ломит страшно, но экран долбаного ан-детектора почти весь чистый…

Сзади звук падения и еле слышное Волчарино «Твою бабушку!», прерываемое кашлем. Не оглядываюсь, потому что если оглянусь, то упаду и больше не встану. Представить только, как обидно будет сдохнуть в десятке метров от спасения! Они дойдут. Должны дойти! Шахматист не качок, но жилистый и выносливый, а Волчара – упрямый, как сто китайцев. Моя задача – дойти и дотащить Блонди. Чувствую, что еще чуть-чуть – и судорога схватит обе мои ноги сразу, и тогда капец. Гонка кто раньше – граница аномалии или судорога? Я говорю себе и реальности, что точно не судорога. Я не уверен – я знаю, потому что иначе и быть не может, потому что я без пяти минут…

Когда давление «замора» заканчивается, я даже не сразу это понимаю, потому что организм словно через камнедробилку прошел: чего он там в таком состоянии почувствует. Словно в тумане вижу три сосны, делаю к ним по инерции еще несколько шагов, и тут мышцы наконец отказывают: падаю ничком и ору от боли в сведенных икрах. Ну, как ору – разеваю рот и бессильно свистяще хриплю. Зато мы дошли, выжили, слышите, все?! Слышишь, реальность, слышишь, Зона?! Я же говорил, говорил!

Ох, как больно! Растереть бы мышцы, но как – Блонди так и лежит на моей спине, и я не могу из-под нее вылезти, хотя она и не шибко крупная женщина, прямо скажем…

– Блонди, – хриплю я, – сползи, пожалуйста!

Ноль реакции. Потеряла сознание или?.. Нет, конечно же, потеряла сознание, я же программировал реальность, я же приказывал, не может быть, чтобы все зря…

– Блонди…

Кашель сзади и звук падения тела. Волчара… Дошел, жив, курилка! Кто-то подползает…

– Шахматист… помоги… Блонди… Она… как она?

Слышу его хриплое дыхание. Он совсем рядом… Напрягаюсь, пытаюсь приподняться, уже почти не чувствуя ног, а он, надсадно кряхтя, стаскивает с меня Блонди… Тянусь к ногам, начинаю растирать мышцы, выть от боли нет сил. Но на вопрос есть.

– Блонди, она…

Серое лицо Шахматиста расплывается перед моими глазами. Слезы? Я не вижу его выражения, но… что-то сжимает мое сердце, словно когтистой лапой. Предчувствие? Или откат от стимулятора?

– Блонди…

– Дрон, она…

– Нет!

– Все… прости…

– Нет-нет-нет! Этого не может быть…

– Дрон, успокойся, пожалуйста!

Подползаю, касаюсь ее неподвижного тела и тянусь к шее, уже понимая и одновременно не желая понимать. Зная, но не желая знать. Касаюсь вены, не чувствую пульса. Может, просто слабый, может, без сознания, может…

– Она мертва Дрон!

– Нет! – слезы бегут в два ручья, попадают в открытый в беззвучном крике рот, и я давлюсь ими. – Нет, только не ты! Блонди-и-и-и!!

* * *

Мы сожгли тело Блонди наверху, когда смогли более-менее нормально двигаться, дотащили ее и положили перед наступающей климатической аномалией. Молча смотрели, как ее тело охватывает пламя. Обошлись без слез, так как те, что мог позволить себе мужчина, были пролиты там, у границы «замора». Слов не было тоже – боль, что поселилась в душе, никак не желала воплощаться в слова. Короткое «прощай», и все, ковылять вниз, пока пожар, вызванный аномалией, нас не догнал. Он медленный, да и влажность нас спасает, хоть мы не рысаки сейчас…

Трое полукалек. Особенно хреново Волчаре, но он держится. Нет, он даже не как сто, а как тысяча китайцев. Это его сила. А наша с Шахматистом… Я уже не знал, что и думать про них… Живучесть наша вроде поднялась, Сила Нового нас не взяла, аномалия… да, мы не сдохли, прорвались, но радости по этому поводу никакой… Половины нашего отряда больше нет. Галл, Викинг, теперь вот Блонди… какая уж тут радость… Но нам троим нельзя раскисать, иначе все будет действительно зря, и Зона победит… Тогда, сразу после того как Блонди не стало, меня на какое-то время одолела такая апатия, словно я тоже умер и только по странному недоразумению еще хожу и говорю. Мы должны выжить, выбраться, а я… я командир и отвечаю за ребят, тем более что во все это дерьмо втянул их опять же я. И все, кого теперь с нами нет, – теперь мои призраки, хрен я куда от них денусь. И ночью, и днем, когда будет чуть отпускать необходимость что-то делать… Моя память будет воскрешать их всех. И не придумать для меня худшей пытки, чем их молчаливые взгляды. Но сколько бы я себя ни корил и ни обвинял, простить себя я никогда не смогу, и срока давности для моей вины не предусмотрено. Но это все потом.