Читать книгу "Любимая учительница - Мария Зайцева"

А потом началось форменное сумасшествие! И я кричала, и стонала, и плакала от невероятности ощущений, от того, что вытворяли со мной мои мужчины, не могла остановиться, и понимала, что и выдержать это не смогу долго, и в то же время хотелось, чтоб подольше, потому что невозможное, нереальное удовольствие! Такое, когда на грани гибели. На грани сумасшествия. Я ощущала себя так сладко, так правильно зажатой между ними, измученной, исцелованной, истерзанной, и это было благо. Для нас всех благо. Потому что именно в тот момент мы ощущали себя единым целым. Семьей. Общностью. И кончили мы практически одновременно. И отлепиться потом друг от друга не могли еще несколько минут, мокрые от пота и задыхающиеся.

А потом, плавно переместившись в душ, я ласкала своих мужчин, хоть и шаталась от усталости и легкого жжения в промежности, которое грозило завтра стать не очень легким. Но это все завтра. Это все потом. А сейчас у нас есть мы.

И это очень, очень, очень много.

Глава 36

— Маргарита Васильевна, ну зачем вы опять? Ну мне же совершенно некуда это все носить!

— Милая моя! Для того, чтоб одеть красивое платье, не нужен повод!

— Мне неудобно…

— Ах, не рассказывай мне, что удобно, а что неудобно. Бери скорее, а то Сергей Павлович вот-вот подъедет. Мы сегодня на балет. Давно я "Лебединое озеро" не видела. Скучаю, представляешь? Хотя, сейчас, конечно, не то, что было раньше… Ох, помню, мы с моим покойным мужем ходили на премьеру… Да… Сейчас как-то измельчало все… Кстати, не хочешь с нами? И эту милую девочку возьмем, с прекрасными глазками, Катюшу. Кстати, у меня же кое-что и для нее есть! Чудесную вещицу на днях откопала, еще в Индии приобретала. Настоящее индийское сари, представь! Не новодел, а еще то…

Я только руками развела. Юркину прабабушку остановить невозможно. Это ураган, стихия. Ей можно только поддаться.

— Я не могу, я скоро обратно в город.

— Да, жаль, что так ненадолго… Но хорошо, что не забываешь старушку. Но кто же приедет за тобой? Юрик-то в Лондоне еще. Мальчик Дзагоевых? Или его друг? Или оба?

Я, как сидела на пуфике, так чуть на пол и не свалилась.

— Что такое, милочка? Что с глазками? Неужели ты думала, что у внука есть секреты от его старой бабушки?

Ну Юрик… Приедь только…

— Яааа…

— Милая моя, здесь совершенно не стоит стесняться и переживать!

— Яааа…

— Эх, молодость, молодость… Скрываетесь, конечно же? Прячешь своих мужчин? Как и Катюша этого своего чернявого мачо?

— Ааааа…

— Пошли, пока чай попьем. Мне Сергей Павлович чудесный улун привез. Вот знаю, что химия, а все равно люблю…

Я минуту посидела в оторопи, глядя на закрывшуюся за Маргаритой Васильевной дверь, потом приложила ладошки к красным щекам.

Позор. Вот это позор. Всем позорам позор!

Ну, Юрка! Вернись только, гад гадский! Находка для шпиона! Хотя, Маргарита Васильевна — тот еще инквизитор.

Ладно, надо идти сдаваться.

— Вот одного не пойму, Танечка, как так получилось с Дзагоевым-то? Там же, насколько я в курсе, жесткая договоренность была на брак? Деды решали еще все. Как это мальчик умудрился против пойти? У них такого не бывает.

— Я не знаю, Маргарита Васильевна, — я отпила чай, посмотрела в окно, избегая испытующего взгляда старушки, — Давиду тяжело очень. Отец с ним не общается, из семейного бизнеса вывел. Квартира, оказывается, тоже была на семье, и счета в банках. Сейчас ничего у него нет, кроме машины. Я не хотела так. Уговаривала, чтоб отказался.

Тут я вспомнила, какой грандиозный скандал закатил мне невозмутимый обычно Давид. И как наказал потом. Не так, как обычно. А совсем даже наоборот. Отлучением от тела на неделю. Я за эту неделю на стену чуть не залезла. И уже собиралась подкарауливать и применять насилие. Потому что Глеб, из солидарности с другом, тоже мимокрокодил. Гады такие! Ну ничего, я потом на них отыгралась…

Воспоминания о том, как я сладко отыгрывалась, вызвали улыбку.

Вообще, у нас все было невозможно хорошо, на самом деле. Жили мы все в квартире Глеба. Давид зарабатывал в местном спортивном клубе, вел греко-римскую борьбу у детей. К нему со всего города возили мальчишек. Глеб трудился в фирме отца. Так что на жизнь хватало. На соревнования ездили втроем. Парни ни в какую не хотели оставлять меня одну в городе. А я не хотела оставаться без них.

Конечно, Давиду было очень тяжело без поддержки семьи, это важно, очень важно для него всегда было, я даже не представляла, насколько. И Глеб не представлял. Его семья им особо не интересовалась, выпинув в восемнадцать лет за порог дома в свою двушку и дав небольшой стартовый капитал. И обеспечив после окончания учебы местом в компании отца. Не руководящим. Поэтому с ним было проще. Его родня даже и не знала наших особенных отношений.

А вот Давид переживал. С ним резко оборвали все контакты, вывели из бизнеса, лишили поддержки. И это только потому, что отказался жениться и нашел себе русскую девушку!

И это они еще всей правды не знали! И не дай Бог, узнают! Не дай Бог!

Давид не подавал вида. Но, конечно, скучал и очень переживал.

Я чувствовала свою вину. Понимала, что это все из-за меня. Что я стала, пусть и невольно, причиной его внезапного одиночества. Отлучения от семьи. Лишения привычной поддержки.

Но больше не отговаривала. В конце концов, он взрослый мужчина, сам должен принимать решение.

Мы съехались сразу после выпуска парней в конце мая. Наплевав на все. И на всех. На шепотки, соседей, знакомых и друзей.

И были счастливы, несмотря ни на что.

По крайней мере Юрик, уматывая к своей очередной любви, профессору английской литературы, преподающему в Гарварде, с которым на предновогоднем семинаре в Лондоне познакомился, напутствовал меня вполне однозначно:

— Не переживай, Танюх. У тебя такие мужики, что любые длинные языки вырвут с корнем. Наконец-то я за тебя спокоен.

Я тоже была спокойна, несмотря ни на что.

Маргарита Васильевна все говорила и говорила, а потом вдруг замолчала, положила руку на мою ладонь.

— Танечка, тебе не нужно ничего стесняться. Поверь старой бабке. Если ты чувствуешь, что это твое, что это то, что тебе надо, бери. И не раздумывай. Чтоб потом не вспоминать и не жалеть о несделанном.

— Но ведь люди…

— Люди — те еще сволочи, они всегда будут завидовать чужому счастью. Не надо смотреть на людей. Надо смотреть на себя. И своих близких, действительно близких.

Тут зазвонил телефон, оповещая об смс.

Маргарита Васильевна улыбнулась, поднялась, передавая мне пакет с платьями для меня и Катюши.