Читать книгу "1970 - Евгений Щепетнов"

Суд проходил в закрытом режиме, и впервые о нем написали через много лет, очень много лет. Был дан приказ – не очернять образ советского милиционера. И его не очерняли.

После этого дела пошли гигантские чистки в структуре МВД. Уволили сотни милиционеров-преступников и тех, кто не убивал и грабил, но запятнал себя беззаконием. Впрочем, вторые – тоже преступники. Кончилась эпоха Щелокова.

Но теперь был самый ее расцвет. Беспредел в милиции, сокрытие преступлений милиционеров, беззаконие. И я не знаю, с чем это сравнить, – если только с девяностыми? В 1970-м милиционеров не сажают, что бы они ни совершили. И готовиться мне нужно к самому худшему.

Привезли меня в городское УВД – я почему-то думал, что повезут в РОВД, но нет – ГУВД. Везли в «уазике»-«буханке», позади, в отсеке для задержанных, грубо затолкав меня в машину и сопроводив вслед хорошеньким ударом в спину. Я не видел, кто меня бил, и не стал возмущаться и говорить, какие они негодяи и как я буду на них жаловаться. Глупо, бессмысленно, и ни к чему хорошему не приведет. Зина меня не сдаст, в этом я уверен, так что мне нужно продержаться всего ничего – сутки, не больше. А то и меньше – найдет адвоката, позвонит куда надо. Знакомства у нее – как у какой-нибудь кинозвезды. Или завмага крупного магазина.

Продержусь. Войны пережил, а уж тут как-нибудь… уж монтировкой точно не забьют. Я же не майор КГБ!

Меня завели в кабинет следователя – небольшую комнатку, где кроме стола и нескольких стульев ничего больше и не было. Если не считать здоровенного, еще дореволюционного изготовления сейфа. Ни тебе портрета Брежнева за спиной следака, ни календарей с красивыми девами, ни компьютера на столе. Пишущая машинка «Эрика», как у меня дома, – вот и вся техника. И авторучка в руках сорокалетнего мужика в форме, который смотрел на меня без злобы, но и без особой приязни. Так смотрит дачник на грядку, с которой нужно выполоть сорняки.

Конвоиры усадили меня на стул, при этом рубаха и бушлат сползли с плеч и свалились на пол. И я остался сидеть по пояс голый, покрытый мурашками от назойливого сквозняка. Пахло въевшимся в стены табачным дымом, старой бумагой… и по́том от пыхтящего рядом толстого сержанта, который топтался у стула непонятно зачем.

– Иди, Вась, я сам… – Следователь посмотрел на сержанта, и тот с сомнением переспросил:

– Василич, уверен? Глянь, какой бычара! Он здоровый какой! Еще кинется! Он же псих ненормальный!

– Иди, Вась! – устало махнул рукой следак. – Отдыхай. Если что, я позову. У него ведь наручники на руках, да и я вроде не мальчик маленький.

Сержант вышел следом за своим напарником, длинным, с вытянутой унылой мордой старшиной, а я остался в кабинете наедине со следователем. Оба молчали. Мне начинать разговор как-то вроде и не по чину, а следователь, видать, желал вывести меня из равновесия, чтобы потом удобнее было колоть. М-да…

Первым все-таки не выдержал я и задал банальный и даже глупый вопрос:

– За что меня задержали?

Следователь чуть прищурился, будто прицеливаясь, спросил:

– Не арестовали, а задержали? Знаком с законом? Где отбывал?

– Во-первых, с какой стати вы обращаетесь ко мне на «ты»? Я с вами вместе гусей не пас. Во-вторых, с чего вы взяли, что я сидел? Вы где-то видите хоть одну наколку? Уголовные регалии? Так чего несете-то? Вы что, первый день работаете, уголовников не видели?

– Видел. И сейчас перед собой вижу – убийцу! Зачем вы убили свою любовницу Филатову? Узнали, что она была беременна, и не хотели уходить от другой любовницы, которая вас обеспечивает всяческими благами?

– Что?! – Меня как под дых ударили. – Оля… беременна?

– Не изображай из себя невинную овечку! – Следователь сменил маску усталого, жизнью помятого человека на маску хищника, готовящегося к прыжку. Впрочем, возможно, сейчас как раз была и не маска.

– Прошу вас, расскажите – как она была убита? – выдавил я, глядя в злое, жесткое лицо следака.

– Тебе рассказать, как ты все это проделал? – усмехнулся следователь. – Ладно. Филатова сообщила тебе, что ждет ребенка, и потребовала, чтобы ты женился на ней. Но у тебя уже есть любовница – старая, но богатая. И зачем тебе молоденькая дурочка с довеском? Ты избил Филатову, изнасиловал ее, в том числе и в извращенной форме, изрезал ей лицо и в конце концов – перерезал горло. А когда на шум вышла хозяйка квартиры, ты ее сбил ударом в висок, а потом добил ножом. Затем изобразил грабеж и спокойно пошел домой. Тебя видели выходящим из квартиры, где жила Филатова, около двух часов ночи. Ну вот и все. Так ведь было, Карпов?! Ну? Колись, тебе легче будет! И на суде зачтется, может, «вышку» и не дадут! Ты же в состоянии аффекта был, так? Она угрожала тебя разоблачить, рассказать твоей богатой подруге, что спит с тобой, и требовала жениться. А ты ее и убил! Ну?! Так все было?! Говори!

Голос следователя – резкий, неприятный – ввинчивался мне в мозг. Хотелось крикнуть: «Заткнись, дурак! Замолчи! Что ты несешь, тварь?!» Но я не кричал, а голос не замолкал. Он бубнил, бубнил, бубнил…

Я закрыл глаза, мне хотелось заткнуть уши ладонями, но я не мог. Руки в наручниках окостенели, я уже не чувствовал кистей. Только боль и тоска. И больше ничего.

– Ты признаешься?! Ты признаешься, что убил Филатову?!

Лицо следователя оказалось рядом, совсем близко, и я едва сдержался от того, чтобы ударить его головой в нос. Ведь так знатно подставился!

Что он видит перед собой? Сломленного, безвольного человека, которого вытащили из постели посреди ночи, притащили сюда, и он вот-вот сознается во всех преступлениях, в каких ему прикажут сознаться. Во всех! Даже в разрушении Бастилии и покушении на Ленина!

– Ты идиот, – проговорил я серьезно и веско, разделяя слова. – Ты совершеннейший идиот! И если ты меня не отпустишь, будешь иметь неприятности. Зачем мне так тупо убивать свою подругу? Которую я недавно только отбил от посягательств преступника? Может, стоило поискать среди друзей этого самого преступника? Или легче вытащить из постели первого попавшегося? Если ты посмеешь мне что-то сделать – избить меня, или что-то подобное, – тебя уволят, а потом посадят! Макеева, у которой я живу, врач, ученый с мировым именем. И с большими связями. И если она сказала, что до вечера вытащит меня отсюда, значит, вытащит. Понял? Что неясно?!

Следователь за время моей тирады уселся на свое место и смотрел на меня долгим, непонятным взглядом. Видимо, соображал.

А я добавил:

– Мне зажали руки наручниками. Я их уже не чувствую. Это пытка. Я заявлю в прокуратуру, напишу куда угодно, хоть самому Брежневу, что ты меня пытал. И что от этого я потерял здоровье. Будь уверен, справку я получу. Тебе это надо? Мое предложение – просто сними наручники и отведи в камеру. Я хоть посплю спокойно. На вид ты не дурак, но несешь такую чушь… уши вянут! Неужели вы не сделали анализа спермы в теле девушки? Не определили группу крови? И вот на кой черт мне было… – у меня дыхание сперло, глотку перехватило спазмом, а глаза защипало, – насиловать ее в извращенной форме? Когда я мог в любой момент иметь ее в любой форме, в какой захочу, и на добровольной основе?!