Читать книгу "Закон маузера - Валерий Большаков"

— По вагона-ам! — разнеслась команда.

— Этта… — глубокомысленно произнёс Сорока. — Тронулись, значит.

И покатил эшелон на фронт. На войну.

От сытости ли, от нервов ли, а только задремал Котов, да и уснул.

И спалось ему хорошо — вагон качался, словно убаюкивал, тепло от печки расходилось, и даже знобкие сквознячки, что задували в щели, тревожили не шибко.

Проснувшись, Степан потянулся как следует и выдохнул. Знатно он прикорнул! Уже и темень на дворе.

Тут состав стал притормаживать, пока вовсе не остановился. Видать, пропускали литерный.

В теплушке шёл неспешный разговор, и Котов прислушался.

— Этта… Как можно было окопы побросать да по деревням разбежаться землю делить? А германец, значится, ту самую землю пущай топчет? Правильно Корнилов сказал: сперва повыгоним всех вражин, а после о наделах думать будем.

— Говорят, тем, кто в армии отслужил, больше земли полагается…

— Не говорят, а приказ такой есть! Отслужил, значится, заслужил! И нарежут тебе тридцать десятин землицы, да какой получше. Потому что солдат! Не прятался, поди, не бегал зайцем, не трясся в норке, а воевал.

— Справедливо, я считаю…

— Ну слава богу, а то Корнилов весь извёлся уже — вдруг да Граф недоволен будет?

— Чаво?

— Скорей бы войне конец.

— Этта верно…

— А я всё прикидываю, как избу срублю — чтоб на реку глядела. И балкончик к ей приделаю, сам все балясины выточу… А вот так, через двор, коровник поставлю…

— Не-е, лучше овечек завести. Считай, кажный год с шерстью будешь, а её-то продать недолго. И не спортится, как молоко…

— А видал, чего черкесы делают? Сквашивают они молоко — и в сыр!

— Тоже дело. Сыр долго не пропадёт…

Котов лежал в темноте и улыбался. Поезд тряхнуло, заскрипели, залязгали его сочленения, пошёл нарастать, учащаться перестук колёсных пар.

Поспешал паровоз. На фронт. На войну.

Когда состав прибыл в Горловку, Котов узнал, что служить ему придётся в том самом 1-м батальоне полковника Туркула, где обретался Юрковский-Авинов.

Переживания, впрочем, длились недолго — Степан послал (про себя, но очень далеко) и Юрковского, и Авинова…

…В Горловке четвёртая рота встретила и Новый 1919 год, и Крещение, а под конец февраля рота, как и весь батальон, как весь 3-й генерала Дроздовского стрелковый полк, как вся армия, перешла в наступление.[78]

Двое суток рота билась под Бахмутом.

На третьи сутки, к вечеру, вторая и четвёртая роты при поддержке 1-й Особой автоброневой опрокинули красных и заняли Бахмут.

Не теряя темпа, ворвались на станцию Ямы.

Взяли атакой станцию Лиман, куда стянулся весь 3-й полк.

За два дня батальон прошёл маршем по тылам красных до ста вёрст.

С налёту ударили по Лозовой.

Когда капитан Иванов, гарцуя на страшной рыжей лошади, поднимал роту в атаку, к полковнику Туркулу подскакал командир 2-й батареи Вячеслав Туцевич, тоже полковник по званию, а с ним огромный ординарец его, подпрапорщик Климчук, пожилой солдат.

— Антон Васильевич! — крикнул Туцевич. — Прошу обождать минуту с атакой! Я выкачу вперёд пушки!

— Выкатывайте, полковник! А мы пока покурим…

Десяток орудий батареи Туцевича настолько быстро вынеслись на передовую, снялись с передков и открыли беглый огонь, что свои восхитились, а красные растерялись.

Полковник Туцевич, сухощавый, с тонким породистым лицом, с серыми, холодными и зоркими глазами, олицетворял собой офицера.

Если такого вешать, то табличку на грудь с надписью «Белогвардеец» цеплять не придётся — и так видно…

Как-то раз Котов слышал разговор пулемётчика второй роты, поручика Гамалея, с капитаном Трофимовым.

Гамалея назвал тогда Туцевича «игуменом». Трофимов улыбнулся, согласно кивнув.

Степан сначала не понял и лишь потом разобрался, в чём дело. Оказывается, во 2-й батарее служили сплошь холостяки, придерживающиеся строгих отшельнических нравов — женщин артиллеристы и близко не подпускали.

Кроме заповеди «Не прелюбодействуй!», в «артиллерийском монастыре» чтили и другую, не отмеченную на скрижалях: «Не поступай бесчестно!»

Бывало, офицера удаляли с батареи только за то, что он не сдержал слова.

А «игумена» своего, сдержанного и холодного с виду, солдаты любили — справедлив был.

Убили Туцевича при взятии Лозовой.

И смерть-то от своих принял — снаряд из пушки полковника Думбадзе задел за телеграфный провод — и разорвался над головой Туцевича, изрешетив «игумена».

Четвёртая рота, державшая оборону поблизости, стянула шапки.

Котов был совсем рядом, осколки чудом не задели его самого.

Мёртвый Туцевич лежал в снегу, забрызганном кровью.

Над ним стоял, сгорбившись, здоровенный подпрапорщик Климчук.

Полковник Туркул слез с коня, подошёл к погибшему товарищу и накрыл его лицо фуражкой.

— Господин полковник, — прогудел Климчук, — возьмите меня отсюда.

— Что ты, — удивился Туркул, — куда?

— В пехоту. Не могу оставаться на батарее. Всё о нём будет напоминать. Не могу.

На другой день дроздовцы отбили у красных бронепоезд «Память тов. Свердлова», и подпрапорщика Климчука назначили туда фельдфебелем солдатской команды.

В середине марта 1-й батальон вошёл в Изюм эшелоном.

На перроне их встречали офицерский оркестр и офицерская рота.

Дроздовцы сперва не поняли, кого это тут так пышно встречают, а оказалось, что их — за доблестный марш на Лозовую!

Командир офицерской роты скомандовал:

— Рота, смирно, слушай, на-краул!

И, чётко печатая шаг, подошёл к полковнику Туркулу с рапортом.

Полковник малость опешил, но принял рапорт, как полагалось в таких случаях, и пропустил офицерскую роту церемониальным маршем. Под музыку и вступили в Изюм.

Там был полковой ужин, а в самый разгар скромного застолья был получен приказ: немедленно грузиться и наступать на Харьков.

Глава 14

ЗА РУСЬ СВЯТУЮ

Сообщение ОСВАГ:

Большевики перешли в наступление на Восточном фронте. Силами 1-й Революционной армии (командарм М. Тухачевский), 2-й, 3-й, 4-й и 5-й армий красные прорвали фронт, заняв Нижний Новгород и Казань, Симбирск и Самару, вплотную продвинувшись к Уфе.