Читать книгу "Вазкор, сын Вазкора - Танит Ли"

Она позволила мне подойти к ней, когда показался в виду родной дом, но я не гнался за ней, просто позволял ей нести себя, догадавшись, что она направляется к родному очагу. Моя краткая вспышка сексуального аппетита давно угасла. Я довольно долго ничего не ел, а также не спал с удобствами и вообще не имел крова много дней. Я забыл про четверых охотников и бойню, которую я устроил на холмах. Даже мои волшебные силы сразу показались банальными и не имеющими значения. Что же до девушки, в тот момент я мог поверить чему угодно, и, возможно, она действительно призвала меня колдовством. В конце концов, как она сказала, я ведь пришел сюда.

Я слышал рассказы о черном народе. Красные племена считали их примитивными; это было не так. Они, судя по их коже, когда-то пришли из более жарких краев, но это было давно. Если они помнили об этом, то молчали. Что касается их целителей и поклонения золотым книгам древней веры, в племенах говорили и об этом и тоже всякую чепуху, как любая болтовня от незнания.

Некоторые женщины находились на улице перед своими домами, занимаясь приготовлением вечерней пищи. Стройные и темными, как ночь, они не разинули рты, когда Хвенит ввела меня в деревню. Группа мужчин в нижнем конце деревни строила два новых домика, они прервали работу с наступлением сумерек и обсуждали свои дела. К ним обратилась Хвенит повелительным голосом:

— Где мой отец?

Мужчины взглянули, вежливо кивнули мне, как будто они видели меня много раз, и ближайший к нам ответил:

— Он пошел с Квефом.

При этих словах Хвенит тряхнула волосами, как будто это имя или сам факт раздражали ее.

— Иди за мной, — сказала она тоном повелительницы и пошла дальше, едва не сбив красивого черного малыша, который вежливо и предусмотрительно уступил ей дорогу.

Домик Хвенит-Уасти был последним и стоял немного в стороне от других.

У него была красивая дверь из отесанного камня, покрашенная в розовый и желтый цвет. Над дверью висела зажженная лампа из красной глины и нитка крошечных черных черепов грызунов. Около домика росло странное дерево, удивительная карликовая ель, которая в свете лампы казалась дымчато-голубой. Такие, наверное, древние короли выращивали в своих садах; я никогда раньше таких не видел.

— Так как я Уасти, у меня хороший дом и голубое дерево, которое выделяет его, — сказала Хвенит.

Лица мужчин и женщин в деревне были загадочными, но не враждебными, однако я заметил легкий оттенок любовной снисходительности по отношению к их целительнице. Может быть, особая дверь и дерево были игрушками для талантливого, не по летам развитого ребенка?

— Женщины принесут мне еду, а также и тебе, — сказала она, — так как они видят, что у меня гость. Входи, но не прикасайся к травам или моим инструментам.

Нырнув в дверь, я зевнул. Я обдумывал, чего она боялась — моей неуклюжести, невежества или того, что мои волшебные силы причинят какой-нибудь ущерб.

В доме было полу темно и тепло от уже зажженной жаровни. Всюду царил колдовской беспорядок. На полу лежали толстые ковры. Я сел на них и скоро растянулся, как ленивая собака на солнце. Сквозь дремоту у меня опять возникло желание притянуть ее к себе и уложить рядом с собой, но я даже не пошевелился. Я слышал ворчание моря в сгиб оковах, вдыхал дымный запах жаркого пламени и смешивающийся с дымом аромат женского тела, и мне не нужно было никакой другой магической формулы, чтобы навлечь сон. В эту ночь она будет со мной в полной безопасности. Возможно, такая безопасность ей и не по вкусу.

Глава 4

Я проснулся, когда солнце, поднимаясь над морем и горами, стало заливать светом дом, проникая через дверной проем. Этот бледный предутренний свет был для меня наподобие маяка опасности. Я сразу встрепенулся, вспомнил о погоне, убийствах и четверых, что жили мыслью схватить меня; они наверняка идут по следу и уже совсем недалеко.

Я сразу вскочил и ударился головой о чучело ящерицы, свисавшее с низкого потолка.

На жаровне нежно булькал медный горшок, распространяя ароматный запах трав. Хвенит и ее кота не было. Снаружи доносился крик чаек и слабое блеяние коз, но никаких других звуков. Потом в дверь вместе с солнцем вошла женщина, неся на плетеном подносе блюдо и чашку. Она вошла молча, но они вообще были молчаливый народ, однако с привлекательной наружностью, судя по всему. Незнакомка улыбнулась и поставила поднос с пищей на ковер передо мной.

— Я Хэдлин, — сообщила она мне. — Каким именем можно называть тебя?

С мыслью о погоне я ответил:

— Ваша колдунья называет меня Мардрак.

— Тогда и я буду, если ты не против, — сказала Хэдлин, добрая, чуткая и очень милая, как будто она догадывалась, что я в беде.

Имя Мардрак, конечно, вполне подходило. В основе значения его корня лежало слово, обозначающее слоновую или белую кость, а по структуре оно напоминало устаревшее понятие воина — черные люди отрицали войны и убийства. И позднее я узнал, что они никогда не убивали даже животных, за исключением случаев самозащиты. Их одежда была соткана из тростникового льна и вымененной шерсти, они не ели мяса и даже рыбы, столь обильно предлагаемой океаном. Как я потом узнал, пища на блюде представляла собой отбивную из бобов и каштанов, поджаренную на костре, по-своему вкусную, но поначалу она показалась мне странной. В чашке было козье молоко, хотя в разные сезоны они варили и пили также медовый напиток.

Я снова сел, чтобы поесть, поблагодарив женщину по имени Хэдлин. Она повернулась, чтобы уйти и проговорила на ходу:

— Пейюан через некоторое время придет навестить тебя.

— Кто такой Пейюан?

— Пейюан — наш вождь, отец Уасти. Он хочет узнать только, не может ли он помочь тебе.

— Ваш вождь великодушен, но мне надо идти. Больше всего он поможет мне, если позволит быстро уйти.

— Но ты можешь уйти, как только пожелаешь. Тебя никто не будет задерживать.

Я не хотел быть неблагодарным по отношению к этой красивой женщине с ласковыми манерами (я уже несколько отошел от воинских привычек, несмотря на прозвище, данное мне Хвенит). Не хотел я и ссориться с их вождем. Я сказал, что подожду его, хотя все нервные окончания в моем позвоночнике говорили, что мне не следует медлить.

Он не заставил себя ждать, я только успел поесть — они были мастера на такие интуитивные тонкости.

— Я Пейюан, — сказал он, не предваряя свое имя никакими высокими титулами.

Я встал, на сей раз осторожно, чтобы не задеть ящерицу, но он указал мне садиться и сел сам.

Пейюану было между сорока пятью и пятьюдесятью, его длинные волосы уже начали седеть, а его сильное тело с возрастом приобретало крепость кремня, а не дряблость, как бывает с тонким стареющим деревом. Он оперся на копье, больше символ, чем оружие, и он положил его между нами на ковры острием на запад в знак мира.