Читать книгу "Любимые женщины клана Крестовских - Марина Болдова"

Сегодняшний день был красным, вернее будет, Вишняков не сомневался. И у Анны день будет красным, и у Махотина, черт бы его побрал! То, что он влюбился в Анну, – полбеды. А то, что она влюбилась в этого лысеющего донжуана, как думал Вишняков про Махотина, уже беда. Но не вмешиваться же! Успокаивало то, что Махотин влюбился сразу и вполне искренне. Этого Вишняков не оспаривал. Но наличие жены, живой и здравствующей, отпугивало правильного Вишнякова. Пусть разведется, а потом подкатывает к Анне – так думал он. Но, глядя на нее, тихо улыбающуюся своим мыслям (точно о Махотине!), Вишняков успокаивался.

Он ждал ответа на свой вопрос, но Анна медлила.

– Петя, я не знаю.

Вишняков опешил. «Похоже, я рано собрался на свадьбу!» – подумал он с досадой.

– Поясни! – почти приказал он.

– Нет, ты меня неправильно понял! – Анна рассмеялась. – В определенном смысле, я могу ответить «да». Но… Как бы тебе это сказать? Это будет не так. Помнишь, я всегда считала, что люблю мужа? Да, любила. Тогда казалось, что не проживу без него и дня. Но его не стало, а я, стыдно сказать, не могу вспомнить его тело, лицо, руки. Ничего не могу вспомнить! Ни как дотрагивался до меня, ни как целовал. Не помню ощущений от этих прикосновений. Иногда кажется, что между нами ничего такого и не было. Но я сына родила! И зачатие было вполне порочным! Помнишь, в восьмом классе я впервые целовалась с Сашкой Клюевым у нас в подъезде, а ты нас застукал? До сих пор помню вкус его губ! Каждое движение: как обнял, как ткнулся носом сначала в шею, потом куда-то возле носа! Как подкашивались ноги, и он прислонил меня к батарее отопления, чтобы я не упала, потому что у самого не было сил держать меня.

– Так то первая любовь, девочка!

– А сейчас последняя? Потому что ноги дрожат и сердце подпрыгивает к горлу. Потому что помню кожей его дыхание. Потому что даже воспоминания, как он стоял рядом, вызывают помутнение рассудка. У тебя не так?

– Так. – Вишняков обреченно вздохнул.

– А ты вопросы задаешь, любовь ли это? Ты любишь Елену?

– Ну…

– Вот и я – «ну»… Это что-то… неземное. Как подарок свыше. Это то, что не закончится со смертью. Та единственная энергия, которую мы забираем с собой туда, где нет тел. А есть только ощущения. Это – частичка мировой любви. Любви ко всем. Но из таких частичек складывается та самая Любовь. Она движет жизнью Вселенной. Она, и ничего больше, ни наша возня с деньгами, ни наша плотская любовь, Создателю не нужны. Нужна только сила Любви. Чистая энергия Любви.

Анна замолчала. Вишняков ошарашенно смотрел на нее. Он никогда не задумывался над чувствами, какие испытывает. Вот взять хоть ненависть. К тому же Крестовскому. Она рождена эгоизмом. Крестовский заставил его стыдиться собственных проступков, даже не проступков, а недолгого желания совершить их. Крестовский стал причиной стыда, а Вишняков его за это ненавидит. Или ревность? Меня заставили страдать, мне плохо, поэтому тот, кто является причиной, – плохой. Опять эгоизм. А любовь? Желание дать, помочь, баловать, лелеять, доставлять удовольствие. Не себе. А предмету любви. Вот как. Ай да Анна!

– Откуда у тебя такие мысли? Твои?

– Помнишь, Борин познакомил меня с подругой его жены? Она гадает на картах…

– А, это? Только не говори, что ты веришь гадалкам! – Вишняков презрительно фыркнул.

– Верю, не верю – не вопрос. Но все, что она говорила, помогло мне тогда выжить. Ты же помнишь, какая я была… неживая. Это она тогда меня толкнула к тебе. «Поищи рядом того, кто в тебе нуждается», – сказала она мне на прощанье. И я поняла, что говорила она о тебе. Ты возился со мной, а сам нуждался в утешении. И поэтому приняла сразу твое решение резко уйти от прошлого. Теперь мы с тобой здесь, и наша жизнь начинается заново. И у тебя, и у меня. И еще. Тогда я не поняла, о какой такой любви она мне говорит. Какая может быть любовь, когда теряешь в один момент и мужа, и сына? А теперь понимаю. Это тот самый бальзам на сердце, как ни банально это звучит.

Вишняков ничего не ответил. Он, наверное, до конца не понимал, о чем это она? О какой бесплотной любви? Разве так бывает? Он отчаянно хотел Елену. Он хотел ее в постель, чтобы она стонала, разгоряченная его ласками. Он хотел ее в собственность, чтобы ни-ни, ни одна особь мужского пола даже близко и не мечтала!.. Какая такая высшая любовь? Какие там нужные по ту сторону жизни энергии? Только здесь и сейчас. И много, чтобы насытиться. Хоть на время. Лучше на время, чтобы потом опять стать голодным. И брать снова и снова. Вот такое он примитивное животное. Мысленно пожалев Махотина, который, он был уверен, тоже думает только о простом, плотском, Вишняков осторожно посмотрел на Анну. На ее лице опять блуждала отрешенная улыбка. «Посмотрим, как ты заговоришь, когда Махотин тебя… то есть с тобой…» – дальше он думать побоялся, потому что до сих пор не мог представить себе Анну рядом с ним.

* * *

Он определил для себя срок. Если Крестовский не вернется на этой неделе, значит, не судьба. Он отступится. Просто пошлет ему по почте бандерольку, и пусть тот делает с этим что хочет. И живет с этим как хочет. А он пойдет сдаваться в милицию. Убил он жену свою, так получилось. Сам себя наказал – кайся не кайся, грех смертный. Любимую когда-то женщину, мать ребенка своего жизни лишил. Самому – хоть в петлю! Только кто же дочке больной поможет?

Он вспомнил, как впервые после двадцатилетней разлуки увидел мать, и слезы комом встали в горле. Как она постарела! Она шла по их двору, опираясь на палку. Другой рукой тащила за собой клетчатую сумку на колесиках. Он помнил эту сумку, сам привез ей ее из Москвы, куда ездил с Крестовским. Тогда подобные сумки были редкостью. А сейчас, он заметил, все старики с такими ходят. Как много на улицах стариков!

Он еле поборол в себе искушение подойти к матери. Остановил страх, что не выдержит ее сердце, когда увидит она воскресшего сына. А как хотелось! Хотелось домой, в маленькую двушку с кухней два на три метра, где всегда так вкусно пахло. Или он приходил домой голодным? Хотелось маминых блинов, щей и плюшек. Хотелось завалиться на узкую скрипучую кушетку, выключить свет и лежать, подремывая и прислушиваясь к звуку телевизора в соседней комнате. А потом крепко заснуть, без сновидений, словно нырнув в плотную пелену. А проснувшись, тут же принюхаться: из кухни пахнет яичницей с гренками. Райская еда! Еще брат старший тогда жив был. Все под утро возвращался. Мать думала – девушка у него. Так и думала, пока не убили его в ночной перестрелке.

Он сглотнул слюну. Сегодня ему не удалось заработать даже на хлеб. Грузчики магазина, где он пасся в последние дни в надежде подзаработать, дали в буквальном смысле ему пинка под зад. И чем не угодил? Пить с ними не стал? Так он не пьет. Совсем. Нужно попытаться на рынке. Может быть, повезет! Но сначала он дождется десяти часов и наведается к офису Крестовского.

Он жил почти в цивильных условиях. С телевизором. В окне напротив охранники сутками не выключали голубой экран. Он знал время, погоду и научился по губам читать, что говорит диктор. Только неудобно было долго находиться в полусогнутом состоянии: смотреть приходилось в щель между железным листом и стеной. И эта же щель служила единственным источником света.