Читать книгу "Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни - Нассим Николас Талеб"

Журналистика печется о «событиях», а не об отсутствии событий; многие историки и эксперты-политологи превозносят журналистов за высокие стандарты проверки фактов; эти журналисты позволяют себе чуток сухости, чтобы их принимали всерьез. Однако быть суховатым – еще не значит быть ученым, и «проверка фактов» – еще не эмпирический подход: эксперты упускают из виду отсутствие информации и факты, о которых мы мало что знаем. Русская школа теории вероятностей учит нас, что думать следует в терминах односторонних неравенств: необходимо учитывать и то, о чем данных нет, – отсутствие Черных лебедей в описаниях не означает, что Черных лебедей не было. Описания недостаточны, и эту асимметрию нельзя не отразить в анализе произошедшего. Нашим локомотивом должны стать немые свидетельства. У того, кто читает исторический труд, но не видит контекста событий, возникает такое же искажение восприятия, как и у человека, который читает о жизни Нью-Йорка, увиденной из реанимации больницы Бельвю.

Никогда не забывайте о том, что историки и политологические псевдоэксперты – это отборная кучка людей, черпающих знания из книг, а не из реальности и бизнеса. Это касается и чиновников Госдепа – их набирают не из авантюристов и людей действия, а из учеников тех самых ученых. Давайте без обиняков: потратить кусок жизни на чтение архивов библиотеки Йельского университета – не то занятие, которому с радостью предастся человек без школярского темперамента, вынужденный постоянно выживать, например сборщик долгов, работающий на мафию, или биржевой маклер, торгующий товарами с волатильными ценами. (Если вы этого не понимаете, вы карьерный ученый.)

Возьмем стандартное описание арабов в Испании, турок в пределах Византийской империи или арабов и византийцев. С геополитической точки зрения, все это – ситуации, чреватые войной. Да, все эти люди сражались, но не так, как вам кажется. В соответствующие периоды истории активнее всех были торговцы. Я на своем примере знаю, как живут греческие православные византийского обряда при исламе (впрочем, на безопасном расстоянии от мусульман-суннитов), и своими глазами наблюдал подобное сотрудничество. Когда мы говорим об экономическом сотрудничестве народов, не стоит делать скидку на богословские рассуждения, – до открытия Америки коммерческим центром тяжести был Восток. Выражение «Лучше тюрбан на турке, чем тиара на папе римском!» принадлежит великому дуке Луке Нотарасу, который вел переговоры о мире и дружбе с османами, и повторялось в разные исторические периоды. Его приписывают св. Марку Эфесскому; балканские крестьяне часто выкрикивали этот слоган, чтобы обосновать свое право выступать вместе с турками против католических господ.

Как читатель уже понял, я сам жил в Ливане, когда там бушевала ужасная гражданская война. Если не считать территории в окрестностях Зеленой линии[110], эта война была мало похожа на войну. Но те, кто читал о ней в исторических книгах, не поймут, о чем я[111].

Далее

В книге VI мы рассмотрели примеры асимметрии в жизни как следствие по большому счету нераспознанной агентской проблемы: отсутствие шкуры на кону губит отдельные сферы деятельности и порождает искажения.

Но не будем забывать: религия – тоже не столько «вера», сколько шкура на кону. В следующих главах мы поговорим о том, что называют «религией», и еще больше углубимся в ключевую идею книги: рациональность и принятие риска.

Книга VII

Религия, вера и шкура на кону

Глава 15

Они не знают, о чем говорят, когда говорят о религии

Чем больше они говорят, тем меньше вы понимаете. – Закон или номос? – В религии, как и повсюду, вы платите за ярлык

Мой девиз таков: «Математики мыслят (точно определенными и помещенными в контекст) объектами и связями, юристы и правоведы – конструктами, логики – максимально абстрактными операторами, а дураки – словами».

Два человека могут использовать одно и то же слово для обозначения разных вещей и все-таки продолжать беседу; это нормально, когда вы встречаетесь за кофе, но не когда принимаете решения, особенно решения, влияющие на других. Таких людей легко сбить с толку: достаточно, как это делал Сократ, спросить: «Что вы имеете в виду, когда говорите то, что говорите?»; философия требует строгости дискурса и неприятия путаных понятий – она родилась как противоположность софистике, обожающей риторику. После Сократа человечество, уточняя термины, породило традицию математики и договорного права. Впрочем, история знает и заявления дураков, оперировавших ярлыками; красивые слова хороши только в поэзии, в остальных сферах они – архивраг познания.

Когда разные люди произносят слово «религия», они редко имеют в виду одно и то же – и столь же редко это понимают. В древности для евреев и мусульман религия равнялась закону. «Дин» – «закон» на иврите и религия на арабском. Для древних иудеев религия была еще и племенной; для ранних мусульман она была универсальной. Для римлян религия была общественными мероприятиями, ритуалами и празднествами: слово religio – антоним слова superstitio[112]; религия, какой ее воспринимали в Древнем Риме, не имела аналогов на греко-византийском Востоке. Античный закон и процедурно, и технически стоял особняком. Восточное христианство благодаря св. Августину было в общем и целом отделено от закона; христиане всегда помнили о происхождении своей веры, и с законом их связывали непростые отношения. Даже во времена инквизиции окончательный приговор формально выносил светский суд. Более того, кодекс Феодосия (составленный в V веке, чтобы сделать римское законодательство единым) «христианизировали» через короткое введение, своего рода благословение; все остальное совпадало с римскими языческими юридическими рассуждениями, как их толковали в Константинополе и (в основном) в Бейруте. В кодексе по-прежнему доминировали финикийские правоведы Ульпиан и Папиниан – оба язычники; какие бы теории ни выдумывали «геополитики», причиной исчезновения школы римского права в Берите (Бейруте) было не христианство, а землетрясение.