Читать книгу "Ты поймешь, когда повзрослеешь - Виржини Гримальди"

– Быть не может!

Я улыбнулась.

А теперь посмотрим, кто кого, Леон!

66

Прошел год.

Прошел целый год с тех пор, как остановилась прежняя жизнь и началась новая. Жизнь после смерти папы среди тех, кого это непосредственно коснулось.

Я плачу с тех пор, как открыла глаза утром. Хорошо еще, что сегодня воскресенье. Моя мать три раза безуспешно пыталась дозвониться до меня, но у меня не было сил ей ответить. Я бы просто не смогла разжать зубы. Позвоню ей сегодня вечером. Марин постучалась ко мне не так бесцеремонно, как обычно, вложив в этот жест немного нежности, и я это почувствовала, но не открыла. Через несколько минут она просунула под дверь лист бумаги с нарисованным сердечком и надписью: «Я здесь». От этого я разрыдалась еще сильнее.

На днях я разговаривала с Марион по телефону. Она сказала, что я сильная, потому что смогла преодолеть все это: папа, Мамину, Марк. Но никакая я не сильная. Если бы у меня был выбор, я бы выпорхнула из собственного тела, и пусть бы оно жило без меня. И будь у меня выбор, я бы закрыла глаза и проспала до тех пор, пока боль не прекратит разъедать мою душу. Но у меня не было выбора. Каждое утро встает солнце, морские волны без устали накатывают на песок, а мое тело продолжает функционировать. И я обязана следовать за этими ритмами. Нельзя нажать на кнопку «пауза».

Я достала старые фотографии. Обычно я заставляю себя думать о чем угодно, но только не об этом, чтобы не дать горю взять верх надо мной. Но сегодня я хочу провести день с ним. Сегодня я не хочу бояться боли. Думаю, я начинаю взрослеть.

Я живу с людьми в три раза старше меня. Они тоже страдали. Как и я, они думали, что не смогут все вынести и подняться, что у них на это не хватит сил. Может быть, у них внутри тоже все разрывалось от боли, и в их душах – такие же незаживающие раны, хотя они улыбаются, смеются, живут. И даже более того – они счастливы. В своих тяжелых испытаниях они черпают силы, которые помогают им видеть главное.

А я черпаю в моих стариках силу духа и стремление к сопротивлению.

Я стала ценить незначительные на первый взгляд мелочи, когда поняла, что однажды все заканчивается. Только сейчас я начинаю осознавать, что счастье соткано из таких мелочей, подобранных на жизненном пути.

Мне все еще не удается извлечь позитив из моих испытаний. Я даже не уверена, что хочу этого. Но я ценю выпавший мне шанс познать истинный смысл жизни.

И всем этим я обязана «Тамариску».

Я открыла тяжелую кожаную обложку альбома. Страницы, покрытые защитной пластиковой пленкой, прилипают друг к другу, когда их переворачиваешь. Это мой альбом. Родители начали вставлять в него фотографии сразу же, как я появилась на свет, и подарили мне его на восемнадцатилетие. У моей сестры есть такой же.

Слезы сами текут из глаз, когда я вижу еще совсем молодого отца, гордо держащего на руках свою крохотную дочь. Я смеюсь, глядя на его усатое лицо, и плачу, когда вижу, как он счастлив с матерью. Я смеюсь над собственной физиономией времен учебы в колледже: брекеты на зубах, очки на носу и черные кустистые брови. Я плачу, держа перед собой фотографию Мамину, где она учит меня вязать, и смеюсь, вспомнив, как однажды наложила макияж на лицо отца. Я ласково провожу рукой по фотографиям, мечтая, чтобы это было его лицо. Его щеки всегда немного кололись, и я всякий раз отталкивала его, когда он целовал меня. Все это я хочу сохранить в памяти.

Я вытащила из коробки сотый бумажный носовой платок, когда Марин опять постучалась в дверь. Я не ответила, потому что пока не готова. Вечером, поговорив с матерью, я зайду поблагодарить ее за сострадание. Если она захочет, мы вместе посмотрим «Друзей» в сопровождении сыра, шоколада и вина. Но только не сейчас. Сейчас я с папой. Она стучит все настойчивее, и я вздыхаю. Она очень мила, но если бы она к тому же умела понимать… Стук еще сильнее, потом раздается голос: «Открой, Джулия, это я, Кароль!»

Это не Марин. Я открываю дверь и вижу свою сестру, которая улыбается сквозь слезы. К груди она прижимает предмет, который я узнаю с первого взгляда. Это ее фотоальбом.

Совместное переживание горя сближает людей. Она пришла очень кстати – вдвоем нам будет не так тяжело.

Мы просматривали страницу за страницей. Много плакали и столько же смеялись. Воспоминания не казались тяжелыми: мы знали, что они принадлежат прошлому, которое навсегда останется с нами. Мы говорили о папе, о Мамину, ругали последними словами Марка, опустошили три коробки с носовыми платками и съели такое же количество шоколада. По очереди, чтобы она ни о чем не догадалась, мы позвонили маме.

Была уже полночь, когда сестра ушла. На прощание она обняла меня и сказала, что больше не сердится. Потом спустилась по лестнице и вышла во двор. А я видела ее семилетней, с конским хвостом, болтающимся на ветру, и беззубым ртом. Моя маленькая сестричка.

Отец умер 8 августа. Восьмого числа восьмого месяца. Двойная бесконечность. Думаю, что там, где он сейчас находится, он гордится двумя своими бесконечностями.

67

На физиономии Леона написано, что у него плохое настроение. То есть все как обычно. Губы сжаты в одну линию, брови нахмурены, взгляд упирается в пол. Анн-Мари спрашивает, соответствуют ли действительности обвинения его сына.

– Ну, папа, – умоляет последний, – тебе нечего бояться, повтори то, что ты мне говорил.

Леон качает головой и смотрит на меня зверем. Еще чуть-чуть, и он начнет изрыгать пламя.

– Я все выдумал, – признается он в конце концов.

– Что? – воскликнул его сын. – Но ведь на тебя оказывали давление, разве не так?

Леон посмотрел на него с наивным видом.

– Видно, ты действительно туго соображаешь. Ты, что же, решил, что здесь мафия?

Его сын пришел в неистовство и от возбуждения все время дергал головой, как маленькая собачка, которую устанавливают на задней полке машины. Я даже боялась, как бы у него не разошлись швы на лице.

– Но почему вы так поступаете? – спросила Анн-Мари.

– Почему, почему? Неужели всему нужно находить объяснение? Мне просто скучно, вот и все. Теперь я могу вернуться к себе?

– Можете, – тоном, не допускающим возражения, ответила директриса. – Надеюсь, вы найдете себе более достойное занятие, в будущем мы не потерпим подобных обвинений.

Леон вышел из кабинета с каменным лицом. Я внутренне смеялась, вспомнив о том, какое у него было выражение, когда я ему объявила, что все знаю. Это произошло три дня назад.

Когда я постучала в дверь, он встретил меня с преувеличенной любезностью:

– Что еще вам от меня нужно? Я думал, вы поняли, что я не нуждаюсь в ваших слезливых сеансах.

Я бросила в его сторону насмешливый взгляд.

– Согласна, вы нет. Но, может быть, Маттео желает исповедаться?