Читать книгу "Невеста без места - Наталия Кочелаева"

– Ты что? Сердишься? У-у, какая бука. Ребята, давайте жить дружно! Подружись со мной, не пожалеешь. Я мужик с огоньком, ласкущий!

Уху было мокро и щекотно, от Лапутина пахло виски. Вероника выкрутилась из назойливых объятий.

– Ярослав Алексеевич, не стоит. Я, кажется, предупреждала – интима не будет. Мы же выполняем договоренности?

– Уговор дороже денег, – покивал депутат. – А если приплатить? За дополнительные услуги.

– Исключено. Коррективы в договор я вносить не намерена.

– Твоя воля...

Вероника шмыгнула к себе в комнату, утерла влажный лоб. Ей было не по себе, но все же она чувствовала и некую гордость оттого, как поговорила с Лапутиным. Не устроила истерики, не заплакала, не дала ему пощечины. Хотя стоило бы. Но нет – ничего личного. Бизнес есть бизнес.

Правда, с этого дня сальный, вечно пьяный депутат стал ей еще более неприятен. Общения с ним она тщательно избегала, от совместных завтраков и обедов изобретательно уклонялась. К ужину Ярослав Алексеевич бывал уже слишком нетрезв для того, чтобы нуждаться в чьем-либо обществе. Вероника готовила еду, уносила ее к себе в комнату и сидела там тихонько, словно ее и нет вовсе.

Но это еще не все. У нее появился друг. Не чучело лисы, не мышка-полевка, не депутат-алкоголик. Другом Веронике стала картина на стене. Безыскусный пейзаж – речка, и бережок, и старая лодка на привязи у берега. Но столько покоя и утешения (последнего утешения) было в среднерусском этом ландшафтике, в несмелых, бледных красках, в рассветном настроении, что Вероника ложилась на кровать – головой в изножье – и смотрела на картину долго-долго... Знатоки изобразительного искусства наверняка подыскали бы какой-то умный термин для эффекта, которого своими силами научилась добиваться Вера. Если смотреть пристально, ни на что не отвлекаясь – пейзаж превращался в реальный, несмелые мазки песка и волн обретали вещественность, и уже слышались шорохи, плески, потайные звуки природы...

Вероника тоже пробовала пить. Три глотка из плоской бутылки с розой на этикетке совершили волшебство. В тот вечер она смотрела на пейзаж особенно сосредоточенно и совсем не удивилась, когда рамки картины стали расплываться, а на берегу вспыхнул незаметный раньше костер, и кто-то поманил ее...

У костра, прямо на песчаном берегу, сидела женщина. Изможденная, худая, с глубоко ввалившимися глазами, растрепанными прядями волос, она была бы страшна – если бы не одно обстоятельство. Женщина была на последнем сроке беременности. Огромный, уже опустившийся в предродовом ожидании живот оттопыривал черно-красную ветхую юбку.

– Ты пришла? Я звала тебя. Я рада тебе.

Ее голос не был человеческим. Он словно состоял из шороха песка, плеска волн, и интонации механической китаянки из будильника, из прошлой жизни. Не найдя что ответить, Вероника опустилась рядом с женщиной на прохладный песок.

– Ты можешь говорить. Твой манхаг уснул. Он будет спать, сколько я захочу, а потом опять выпьет моего зелья и уснет.

– Манхаг?

– Змея. Он из их породы. Скользкая тварь с холодной кровью. Они скитаются в подземных пещерах, они боятся солнца и земного огня. Я убиваю манхагов, и этого убью, если ты захочешь.

– Кто ты? – через силу спросила Вероника. Пламя жгло холодом невыносимо, она старалась отодвинуться подальше, но не могла шевельнуться, не могла отвести глаз от странной женщины.

– У меня нет имени. Я забыла земные имена. Я была жрицей богини Эйи – да не погаснет ее животворящее пламя! Но предала свое служение и была наказана за это. Манхаг надругался надо мной, забрал мое сердце и растоптал его. Другие манхаги убили меня и моего нерожденного ребенка. У манхагов нет сердца, нет дыхания, все, что им нужно, – забрать чужое, горячее... Они забрали бы и тебя – но ты была хозяйкой амулета Эйи, и в тебе еще горит ее огонь...

– Амулета? У меня не было...

– Был. Поверь мне. Но у тебя его забрали. Верни себе амулет, составь его в единое целое. Верни милость Эйи – и ты спасешь себя и меня. Но ты слаба. В тебе много воды, а вода – смерть огня. Я хотела бы уничтожить тебя, но в тебе одной надежда на спасение, ты одна имеешь власть над манхагами...

– Что это за амулет? Как он выглядит?

– Я забыла многие слова. Смерть, жизнь, сердце, огонь, вода, Эйя, манхаги, смерть, смерть, смерть! Вот все понятия, что мне сейчас памятны. Твой амулет – только часть, только половина целого. Что было у тебя наполовину? Вспомни – и составь амулет. Я помогу тебе, но нужно спешить. Нужно спешить... В чужих руках амулет потеряет силу, и мы останемся пленницами Холодного берега. Убей манхага или позволь мне его убить и беги...

– Убить? Убить?

Чудовищный грохот вырвал Веронику из забытья. Она быстро села, руками протерла глаза, пытаясь вырваться из объятий такого странного, такого реального сна. Оказывается, грохнула дверь. А распахнул ее Лапутин. Депутат в драко-нистом роскошном халате.

Он был откровенно, чудовищно пьян. Лицо налилось кровью, кровь залила бешеные, вылезшие из орбит глаза. И что самое страшное – в руке он держал ружье. Настоящее ружье – то, с которым собирался на охоту, приклад которого украшен был серебряными накладками, а по серебру мчались олени.

– И кого ты тут собираешься убить, душа? Я же слышал, что ты тут бормочешь! Ну? Как я сра-азу не понял, еще думал, ос-то-лоп! Тебя ж заслали, да? Фатеев? Ну? Говори, сучка, башку снесу!

Вероника зажмурилась и опустила голову. Пунктирной линией наметился ей дальнейший ход событий – заряд крупной дроби летит ей в лицо, запаха пороховой гари она не успеет почувствовать... Или успеет? И куда метнется ее испуганная душа? К Холодному берегу?

Но выстрела не было, не было, не было. Она открыла глаза и увидела собственные ноги. Черные махровые носочки были густо облеплены серым речным песком, песок набился в отвороты на джинсах...

И когда она наконец смогла поднять голову, увидела – ружье на полу, Лапутин, привалившись к косяку, медленно сползает на пол, держится за виски и шепчет что-то без голоса, одними губами:

– Огонь... Огнем горит... Да что же это... Огонь в голове...

Он упал без сознания, и следующий час Вероника потратила на то, чтобы дотащить тяжелое, пьяное тело до гостиной и кое-как взвалить на топчан. Она потеряла чувство времени, все часы в доме загадочным образом остановились, а за окнами зависла серо-кисельная мгла – то ли вечер там был, то ли утро... Отыскала аптечку, припрятала к себе в шкаф ружье, терла Лапутину виски нашатырем, брызгала в лицо водой, вспоминала, чему учили в университете на занятиях по медицине... Но вспоминалась только повязка «шапка летчика», которая вряд ли бы сейчас пригодилась. А в аптечке был только нашатырь, йод, валидол и анальгин. Да, и бинты для «шапки летчика». А Ярослав Алексеевич не приходил в себя, но дышал. Хрипло, тяжело.