Читать книгу "Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон"

Ему исполнилось шестьдесят два, и он казался устаревшим, изнемогшим, большим эдвардианским морским существом, беспомощно колышущимся на гальке, извергающим что-то бессодержательное через свое дыхательное отверстие. Вряд ли кто-нибудь в этот момент допускал, что через три с половиной года он станет премьер-министром.

* * *

Давайте произведем обзор этого списка поражений – невероятно щедрого и впечатляющего для боевых заслуг любого политика. Что они говорят нам о характере Уинстона Черчилля? Со всей очевидностью, у него было то, что называется характером. Любое из этих фиаско само по себе навсегда вывело бы из строя обычного политика. Но Черчилль не сдавался, и нужно отдать дань уважения его умению восстанавливаться. Он был словно покрыт кевларом, защищающим его эго и боевой дух.

Ему помогало то, что он был экстравертом, имел врожденную склонность к самовыражению. Он не замыкался на своих неудачах и за исключением Галлиполи не терзал себя самобичеваниями. Он не позволил этим обильным и колоритным авариям повлиять на самовосприятие, да и можно сделать замечание о природной человеческой лени, благодаря которой люди судят вас, опираясь на вашу самооценку.

Он возвращался в строй так часто, потому что ему было во что верить. Некоторые раздражающие говоруны твердят, что, упусти Черчилль свой момент в 1940 г., он был бы записан в «неудачники», стал человеком, достигшим немногого. Это нелепо.

Никакой современный политик не может сравниться с ним по свершениям: заложение основ государства всеобщего благосостояния, реформа тюрем, переоснащение флота, содействие победе в Первой мировой войне, труд на посту канцлера и так далее и так далее – при этом говорится только о периоде, когда он якобы был «неудачником», до Второй мировой войны. У него было множество инициатив и предприятий, неудивительно, что некоторые из них заканчивались крахом, но Черчилль возвращался в строй и после фиаско, ведь окружающие инстинктивно замечали глубинные основания, определяющие его поведение.

И дело не только в том, что часто можно указать на его правоту: в Дарданелльской операции был зародыш здравой стратегии, советский коммунизм, несомненно, являлся варварством, золотой стандарт был навязан вопреки его сопротивлению и так далее. Что вы можете заметить в классическом черчиллевском поражении, видите ли вы ключевое отличие от фиаско, оканчивающего карьеру деятеля меньшего масштаба?

Вы догадались? Ни разу не возникало предположения, – даже когда Черчилль выползал из-под дымящихся руин своей сдетонировавшей позиции, – что он был замешан в коррупции.

Не было ни малейшего намека на скандал. Никакая из катастроф не подвергла сомнению его порядочность. По всей видимости, он никогда не лгал, не обманывал, не был неискренним, не говоря уже о корыстной заинтересованности. Он вставал на свою позицию, потому что: a) находил ее правильной, б) полагал, что она поможет продвижению его карьеры. И не зазорно, что оба расчета совершались одновременно, ведь он думал, что его позиция политически полезна, поскольку она верна.

Он приходил к решениям не спонтанно, а после тщательных исследований и размышлений – и тот исключительный объем информации, который он пропускал через свои жабры, помогал ему плыть вверх по течению. В 1911 г., за три года до начала войны, он написал для комитета обороны империи длинный меморандум, в котором детально предсказал течение первых сорока дней конфликта – где и как отступят французы, на каком рубеже остановится продвижение немцев. Генерал Генри Вильсон сказал, что документ был «смехотворным и фантастическим – глупым меморандумом». Но каждое слово из него сбылось – с точностью до дня. Немцы потерпели поражение в битве на Марне на сорок первый день, после чего сложилась патовая ситуация. Черчилль не писал научную фантастику, пялясь в окно и грызя карандаш.

Он предсказал, что война продлится четыре года, в то время как другие заявляли, что она завершится до Рождества. Впоследствии он отмечал недостатки Версальского договора. Черчилль правильно понимал положение вещей, потому что был информирован лучше других политиков. В середине тридцатых годов к нему приходили на секретные встречи, делясь сведениями, военные и чиновники, потрясенные политикой умиротворения, – Ральф Виграм и другие, – они отчаянно хотели, чтобы кто-нибудь забил тревогу о Германии.

Порою Черчилль знал больше, чем сам Болдуин, и один раз публично унизил премьер-министра своей лучшей осведомленностью о силе люфтваффе (Болдуин дал заниженную оценку количества самолетов у нацистов). Черчилль пристально следил за тем, что происходит в Германии. Начиная с 1932 г. он постоянно привлекал внимание парламента к преследованию евреев и предупреждал о порочности нацистской идеологии. Когда Гитлер получил 95 процентов голосов на референдуме в ноябре 1933 г., Черчилль сказал, что нацисты «объявляют войну славной» и «прививают детям такую жажду крови, которая беспрецедентна в образовании с варварских и языческих времен».

Все громче и громче бил он в набатный колокол, ведь он видел с ужасающей отчетливостью, что должно произойти. Он понимал, что представляет собой Гитлер, даже лучше, чем бедняга Путци Ханфштенгль, с которым Черчилль кутил в Мюнхене.

Поигрывающий на пианино спин-доктор поссорился с Геббельсом, Юнити Митфорд также донесла Гитлеру о его непатриотических замечаниях. В 1937 г. Путци получил испугавший его приказ: он должен был сесть на самолет и спрыгнуть с него на парашюте над раздираемой гражданской войной Испанией. Далее ему следовало пробраться на территории, контролируемые республиканцами, и, работая там под прикрытием, помогать мятежникам генерала Франко.

Это походило на задание, с которого не суждено вернуться. Путци сделал, как было приказано, он предполагал, что будет расстрелян, если откажется. Самолет взлетел и отправился в Испанию, час за часом он тарахтел в небе, а Ханфштенгль с парашютом сидел сзади, трясясь от страха.

Его пугал не только предстоящий прыжок. Даже при удачном приземлении его наверняка схватили бы испанские республиканцы – и разорвали бы на куски. Через некоторое время самолет приземлился из-за неполадки двигателя, и Путци обнаружил, что они по-прежнему в Германии. Они летали кругами.

Все это было жутким розыгрышем, организованным Гитлером и Геббельсом. Вполне понятно, что Путци решил навсегда порвать с нацизмом и сбежал в Англию, а потом перебрался в Америку. Черчилль сразу увидел то, чего личный спин-доктор Гитлера предпочитал не замечать, – фундаментальную жестокость режима.

Отличие Черчилля от других политиков в том, что он действовал исходя из своего проникновения в суть явления. Он не только размышлял о происходящем, а старался повлиять на него. Многие просто следуют с потоком событий. Видят то, что кажется неизбежным, и пытаются сообразовываться с ним – а впоследствии силятся представить дела как можно лучше и поставить случившееся себе в заслугу.

У Черчилля было несколько непреложных идей о том, что должно произойти: сохранение Британской империи, укрепление демократии, поддержка британского «престижа» – и он использовал свою геркулесову силу для поворота потока событий, чтобы тот соответствовал этим идеалам. Вспомните, как он чистил дно реки и строил плотину, чтобы найти часы, подаренные ему отцом.