Читать книгу "Дневник новой русской - Елена Колина"

– У нас нет сомелье, – сказал официант, – извините.

– Как это нет сомелье, так не бывает! – рассердилась персона. – Я немедленно желаю сомелье!

– Сказал же, нет у нас сомелье!

Так персона с официантом пререкались и пререкались, а Ольга, как девушка незлобивая (если не касается Васи), примирительно сказала официанту:

– Ну дайте вы ему это сомелье, из соседнего ресторана принесите, если у вас нет… Не видите, человеку хочется только сомелье, и все!

Когда тебе очень плохо, хочется сделать другому больно, поэтому я безжалостно продолжала:

– Кто не знал, что сомелье вовсе не вино, а главный по винам? А?! А говоришь, Вася идиот…

Ольга быстренько свернула разговор, сказав, что ей надо срочно дописать материал и выходить ко мне. Чистое вранье, просто ей стало неловко за то, что она не помнит форму Васиной головы.

После разговоров с девочками кто-то злобный во мне прямо-таки встрепенулся – не у меня одной все плохо, у других людей тоже кое-что идет не так! Интересно, все люди чуть-чуть приободряются при чужих неприятностях, и я обычный человек, которому ничто человеческое не чуждо, или же я – злобная нелояльная гадина? Почему именно я? Но я ведь не желаю Алене, чтобы Никита проявлял к ней мало сексуальной любви, просто испытываю чувство солидарности – у нас обеих проблемы, не только у меня.

* * *

В семь часов Мура убежала в кино, а ко мне пришли Алена, Ольга и Ирка-хомяк. Алена принесла много вкусной еды (салат оливье, авокадо с креветками, медовый торт от «Денисова и Николаева»), Ольга кассету «Москва слезам не верит», а Ирка-хомяк – крем для морщин. Еще Ирка сказала, что раз у меня такая драма, она мне уступает беговую дорожку навсегда.

Девочки расспрашивали, как мы расстались, что сказал Роман, а что я, а что он, а что я.

Всем (кроме, конечно, Женьки) собираюсь преподнести все так, как будто я первая его бросила. И Денису с Аллой тоже небрежно скажу: «Бросила я своего Романа». Они спросят, почему, а я так – а-а, надоел!

Понимаю, что врать глупо, хотя никто же не узнает… Но самое сильное чувство, которое я сейчас испытываю, это стыд. Жутко стыдно – я всем наговорила, какая у нас неземная любовь, а вышла самая обыкновенная пошлость, и я вышла дура!

Решила, не признаюсь ни за что. Скажу всем, что слишком все сложно, и я сама не хочу…

Соврать не вышло, потому что девочки очень на меня наседали, а я не придумала, почему это я сама не хочу. Пришлось сначала сказать полуправду, что немножко я его бросила, немножко он меня, но он меня больше. Потом пришлось сказать правду. Все меня любили, кормили тортом и говорили:

– Роман еще пожалеет…

– Он уже жалеет…

Было приятно.

Около десяти за Иркой зашел Петр Иваныч, и мою драму тут же заслонил новый поворот в деле опального олигарха. Петр Иваныч – представитель крупного капитала (у него сеть магазинов «Ортопедические стельки», пока небольшая, из одного магазина в Свечном переулке. Но Петр Иваныч очень серьезно продвигает свой продукт на рынок,! и даже заставил меня сделать ему историческую справку про стельки – «Ортопедические стельки – мифы и реальность»), так вот – Петр Иваныч смотрел на дело мрачно и сказал нам с Иркой: «Ну и что, вас этому в школе научили – подавлять крупный бизнес?». Я ответила, нет, ничему такому не учили, только химии углубленно, а остальные предметы как у всех… но Петр Иваныч все равно сердился, а Ирка сидела и боялась, что это повлияет на ее семейную жизнь.

Ирка не хотела уходить, упиралась и жалобно оглядывалась, точь-в-точь как Савва Игнатьич, когда его тащат за шиворот, но Петр Иваныч очень решительно повел ее домой – ругать за то, что она училась в неправильной школе.

После Иркиного ухода Алена с Ольгой окончательно забыли, зачем собрались, и принялись обсуждать новую телеверсию «Саги о Форсайтах».

– Я люблю Сомса! Как я люблю Сомса! – закричала Ольга. – Он именно такой мужчина, за которого я должна была выйти замуж! И заметьте, в финансовом плане он тоже состоялся, не то что Вася, и тем более Димочка…

– Слушайте, может быть, я не понимаю, – робко вступила Алена, – мне кажется, что Ирен делала из мухи слона, подумаешь, почему это она не могла с ним спать! Он сам ей предлагает, а она отказывается! Прямо, распущенность какая-то, правда, девочки?

Ольга сказала, что она разочаровалась в мужчинах, и в ближайшее время собирается стать феминисткой, и, возможно, даже лесбиянкой вроде Сафо. (Вася, кстати, точно не знает, кто такая Сафо, думает, это актер иностранных фильмов.)

В журналах, куда Ольга пишет рецензии на фильмы, теперь хотят от нее не умную рецензию, а только сплетни. Ольге зарубили потрясающую рецензию на фильм с Хью Грантом, вместо рассуждений велели написать две строчки о фильме, а потом – десять заповедей Хью Гранта, и плюс к этому про его вкусы в одежде. И еще сказали, что материалы должны быть короткими, потому что эти журналы читают мужчины, а они не могут прочитать длинный текст, а только короткий, как заячий хвостик.

– И у кого ум короток?! – трагически вопрошала Ольга. – Да, побуду немного феминисткой, потом стану лесбиянкой… – Ольга кокетливо прижалась к Алене и вдруг как зарычит:

– Слушайте, девчонки, опальный олигарх такой кр-расавец!

По-моему, ей пока не грозит стать лесбиянкой – все-таки Ольга очень не любит совершать над собой усилия.

* * *

Когда все ушли, разговаривала с Женькой и ужасно много курила.

– Нам повезло, что он не явился к тебе с чемоданом и клетчатым узлом, – сказала Женька, – на хрена он тебе нужен с такой бойкой тещей и женой в анамнезе.

Злая Женька, злая…

Во время нашего разговора кто-то все время шнырял у кухонной двери, наверное, Мура подслушивала.

5 февраля, понедельник

День был никакой – печальный, опять много курила, улеглась спать в девять вечера. Мура мерила мне температуру, температура 36,5, пониженная, – сильная слабость.

Я никак не могла заснуть. Одолевали печальные мысли, к тому же от беспрестанного курения внутри было противно, как будто я съела пачку сигарет. Вспомнила выражение «У каждого свой ад», и вовсе не Бог нас туда посылает, а сам человек создает для себя маленький уютный ад на свой личный вкус. Я не буду плакать, злиться и создавать себе свой ад.

Ревела. Я совсем-совсем одна, вообще одна во всей Вселенной. И мне как-то больно в голове, в горле, в груди и в животе.

В десять позвонила мама, ругала меня за какую-то Мурину двойку и еще за что-то – за все.

– У Муры двойка, у тебя непростительное легкомыслие… а еще у Муры утром были рези в животе…

– Мама, пока! – чувствую, что не могу с ней больше разговаривать.