Читать книгу "Век Наполеона. Реконструкция эпохи - Сергей Тепляков"

Поведение русских раненых после Бородина показывает, что они не обольщались насчет возможности получить медицинскую помощь. По описанию Муравьева, кто мог идти, шел сам. Многие разбредались в стороны, рассчитывая, что им помогут в окрестных деревнях. «Лекарей недоставало. Были между ними и такие, которые уезжали в Можайск, чтобы передохнуть от переносимых ими трудов (у людей, видимо, просто сдавали нервы, но тогда и слова такого не знали – СТ.), отчего случилось, что большое число раненых оставалось без пособия. Хотя и много было заготовлено подвод, но их и на десятую долю раненых недостало…», – пишет Муравьев.

Часть проблемы, возможно, состояла в том, что дело эвакуации раненых в русской армии в 1812 году было разделено по разным, да еще и не медицинским, ведомствам: за организацию выноса раненых с поля боя отвечал генерал-девальдигер (шеф военной полиции), а за организацию вывоза – уже генерал-вагенмейстер (по нынешнему – начальник транспортной службы).

К тому же и за госпитали разного уровня отвечали разные чиновники: за развозные и подвижные – главный комиссар, а за главные временные – директор госпиталей. Неудивительно, что русские тыловики то и дело забывали раненых в самых разных местах (в Смоленске, а больше всего – в Москве): один госпиталь «отправил» их в другой, который об этом, видимо, и не догадывался. Раненые терялись между ведомствами как письма.

5

Отступающая армия в таких ситуациях всегда рассчитывала на то, что победители проявят великодушие. В Европе с XVIII века существовали соглашения о неприкосновенности военных госпиталей.

Впервые таковое было подписано в 1743 году Англией и Францией. Затем в ходе Семилетней войны стороны на условиях взаимности обязались не захватывать военных медиков друг друга и оказывать помощь неприятельским раненым.

Повелевавший умами Жан-Жак Руссо в 1762 году написал в книге «Об общественном договоре»: «Война – это не отношения между людьми, но между государствами, и люди становятся врагами случайно, не как человеческие существа и даже не как граждане, а как солдаты; не как жители своей страны, а как ее защитники… Если цель войны – уничтожение враждебного государства, то другая сторона имеет право истреблять его защитников, пока они держат в руках оружие, но как только они бросают его и сдаются – они перестают быть врагами или инструментом в руках врагов и вновь становятся просто людьми, чьи жизни не позволено никому отнимать».

К этой мысли Руссо прислушались не только привычные для него короли: в 1793 году Англия и уже республиканская Франция заключили «франкфуртский картель» о неприкосновенности военных госпиталей. Правда, с началом наполеоновских войн картели подписывались все реже, но писаное право заменилось неписаным: раненые и больные, а также медицинский персонал, оставшиеся на территории врага, не считались пленными. (В 1805 году Кутузов при отступлении оставил французам русских и австрийских раненых с врачами).

Известный на всю тогдашнюю Европу доктор Ларрей задавал тон, оперируя после боя и своих, и чужих. В кампанию 1807 года он лечил попавшего в плен прусского офицера Франца Бернхарда Иоахима Блюхера. Сделанное им добро вернулось ему в самый нужный момент: в 1815 году при Ватерлоо пруссаки, наплевав на статус врача, взяли Ларрея в плен и собирались его расстрелять. Согласно легенде, спас его то ли кто-то из прусских офицеров, который когда-то в Берлине слушал лекции доктора, то ли сам фельдмаршал Блюхер, чьим сыном был спасенный в 1807 году Франц Бернхард Иоахим.

Впрочем, уже начиная с Пиренеев законы гуманизма не действовали. В октябре 1810 года Массена оставил в Коимбре три тысячи раненых под защитой всего лишь 80 солдат из морского батальона. Вечером 3 октября в Коимбру вошли португальские ополченцы. Раненые забаррикадировались в госпитале. Командир моряков собрал всех, кто мог держать оружие в руках, и до 6 октября держал оборону. Утром 6 октября командовавший ополченцами английский генерал Трент предложил французам сдаться, гарантируя жизнь. Была подписана письменная капитуляция, но она никого не спасла: сразу после разоружения ополченцы убили около тысячи французов, а остальные погибли по дороге в город Опорту.

В 1812 году как русские, так и французы, оставляя своих раненых на территории неприятеля, могли догадываться, что с ними будет. Пока была возможность, с ранеными старались обходиться хорошо: Ларрей после вступления французов в Москву лечил оказавшихся в Воспитательном доме русских вместе с французами. Однако большая часть русских раненых, оставленных при отступлении на улицах кто в телегах, а кто прямо на обочине, была обречена умереть или от голода и ран, или от пожара.

6

Впрочем, до войны нужно было еще дойти. В воспоминаниях врача баварской кавалерии Генриха Росса о Русском походе показано, как превосходные войска постепенно обращаются в толпу полуинвалидов.

Из-за отсутствия привычной пищи – хлеба, муки, молока, вина и водки; из-за постоянной жажды, в результате которой люди бросались на все, что могло дать им влагу (например, сосали лед из помещичьих погребов), у многих солдат начался понос, который Росс лечил настоями: чай из мяты и ромашки, а если их не было – то из мелиссы и бузины. Однако лучшим лекарством была легкая еда: «многим при подобных приступах оказывались очень полезными простые похлебки с мукой или размазня. (…) будь они у нас все время, многие из наших уцелели бы». Особо страдавшим Росс давал опий или гофманские капли (известное с 1660 года средство, состоящее на 90 процентов из спирта, а на остальную часть – из эфира, использовавшееся как легкое обезболивающее до 1820-х годов). «Пока все эти средства были налицо, люди шли довольно сносно», – пишет Росс. К счастью, к тому времени, когда у Росса кончился запас лекарственных трав, войска вступили в местность, богатую скотом, и «напиток из трав был заменен мясным бульоном».

В тылу армии ситуация была тяжелее: «понос захватил их настолько сильно, что нельзя было проводить ученья, больше того – едва возможно было отправлять обычную службу. Все дома были наполнены больными, многие умирали, а в самом лагере было заметно такое беспрерывное беганье из фронта, как будто всем полкам сразу дали слабительное», – такую картину записал Росс со слов полкового аудитора Крафта.

При этом, по наблюдениям Росса, русских понос не брал: «оставленные человеческие и животные отбросы за фронтом лагерного расположения русских указывали на совершенно удовлетворительное состояние здоровья», – записал он, уже после Инкова увидев брошеный русский лагерь.

Традиционно армию сопровождали вши. В 2001 году в Вильнюсе при строительстве была обнаружена братская могила солдат Великой Армии. Результаты проведенного в Марселе исследования останков были опубликованы в научной газете «Journal of Infections Diseases». В земле нашли вшей, три из пяти которых имели ДНК бартонеллы квинтана – возбудителя окопной лихорадки. Кроме того, ученые обнаружили возбудителя тифа. По заключению исследователей, теми или иными заболеваниями в Русском походе страдали 29 процентов солдат наполеоновской армии.