Читать книгу "Коллонтай. Валькирия и блудница революции - Борис Соколов"

В августе 1932 года Коллонтай занесла в дневник: "В Москве видала Дыбенко. Он на видном командном посту на юго-востоке Союза. Рассказывал, что в армии чувствуется "два настроения", почти что два лагеря. Одни целиком и полностью за генеральную линию. Другие за генеральную линию, но с оговорками. Это не столько принципиальные расхождения, ничего общего с троцкизмом не имеющие, сколько столкновения по ряду военнотехнических и организационных вопросов: недовольны назначением того-то или снятием того-то… Рассказал, что весной этого года Сталин созвал на вечер комсостав, якобы для того, чтобы "помирить два лагеря" (а по-моему, чтоб самому посмотреть, в чем же расхождение и что у них, у комсостава, на уме и на душе). Прием был великолепный. После ужина Сталин расспросил о делах в его частях и неожиданно спросил:

— А скажи-ка мне, Дыбенко, почему ты разошелся с Коллонтай? Большую глупость сделал.

— Это ты, товарищ Коллонтай, виновата, — упрекнул меня Дыбенко. — Зачем ты меня на другой женила? Это ты все слетала. Почему ты послала мне вслед телеграмму в Гельсингфорс?

Мне смешно стало от его слов, я уже не помню, что я ему телеграфировала в двадцать третьем году, вероятно, советовала жениться поскорее. Странно, как можно изжить такое глубокое чувство. И я перелистываю дневник двадцать третьего года и удивляюсь, что так больно, когда дороги с Дыбенко разошлись окончательно. А тут еще странная встреча с бывшей женой Павла Дыбенко. Они уже разошлись, и она теперь жена какого-то высокопоставленного красного командира. Она пополнела и потому подурнела. Неужели я из-за нее столько ночей не спала?"

В 1933 году вождь наградил Коллонтай орденом Ленина "за активную работу по приобщению женщин к социалистическому строительству". Во многом это была награда и за то, что Коллонтай добилась того, чтобы изгнаннику Троцкому не дали шведской визы. В благодарственном письме Сталину Александра Михайловна писала: "То, что награждение орденом Ленина проводилось в связи с 8 Марта, — это очень хорошо. За награждение не благодарят, но я хочу, чтобы Вы и ЦК знали, какую ценность данный факт имеет для меня в связи с женским движением… Здесь, за границей, препоганая, нервная и безисходная для капитализма и его защитников обстановка. От нее устают нервы, но умом торжествуешь: до чего верны, правильны, безошибочны прогнозы нашей партии".

В 1931 году была закончена публикация мемуаров Шляпникова "Семнадцатый год". В связи с этим 19 февраля 1932 г. было принято постановление оргбюро ЦК об исторических произведениях Шляпникова: "Ввиду того, что тов. Шляпников не только не признает этих своих ошибок, а продолжает настаивать на своих клеветнических, против Ленина и его партии, измышлениях, ЦК постановляет: 1. Прекратить печатание и распространение "исторических" работ т. Шляпникова ("1917 год", "Канун 1917 года"). 2. Предложить т. Шляпникову признать свои ошибки и отказаться от них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить пункт второй — исключить его из рядов ВКП(6)".

Шляпников каяться не стал, и как раз в 1933 году вместе с другим бывшим товарищем Коллонтай по "рабочей оппозиции" Павлом Медведевым был исключен из партии. Он к тому времени уже почти оглох и плохо видел. А вот Зоя Шадурская стала генеральным секретарем Всесоюзной торговой палаты.

Дыбенко тем временем развелся с Валентиной и, оставив Ерутину, женился на 27-летней учительнице Зинаиде Карповой и усыновил ее сына от первого брака.

Коллонтай удалось заключить долгосрочный торговый договор со Швецией, а для его обеспечения — договор о займе на 100 млн. долларов. Советский Союз, в частности, закупил шведских племенных коров.

Побывав в 1933 году на Пленуме ЦК ВКП(б), Коллонтай отразила в дневнике свой восторг перед Сталиным: "Никогда еще не чувствовала я так отчетливо всю силу мысли нашей партии в строительстве социализма. Пленум — живая вода. Поразило меня также, как аудитория слушала Сталина, как реагировала на каждый его жест. От него исходит какое-то магнетическое излучение. Обаяние его личности, чувство бесконечного доверия к его моральной силе, неисчерпаемой воле и четкости мысли. Когда Сталин близко, легче жить, увереннее смотришь в будущее и радостнее на душе…

За улыбкой Сталина прячутся большие мысли, большие решения. В ней чувствуется снисходительность к человеческому недомыслию…"

Эти записи сделаны явно на тот случай, если дневник станет достоянием чужих глаз.

Коллонтай так прокомментировала в письме Зое Шадурской убийство Кирова: "Дорогая, дорогая, неужели еще неясно, что отдельные убийства хотя бы самых блестящих, сильных наших работников не остановят исторически необходимой для всего человечества победной работы нашей? Мне скоро будет 62 года, но именно этот удар, этот змеиный укус врагов сделает меня сильной, как 30-летнюю. Неужели мы забываем, что мы в крепости, осажденной врагами, что их бешенство и хитрость не умерились, что исторические законы им неведомы?"

Фуражка C.M. Кирова, простреленная в день покушения

В связи с убийством Кирова в своем выступлении перед советской колонией в Стокгольме Коллонтай охотно и предсказуемо заклеймила Зиновьева: "Отличительной чертой прежних группировок в партии являлось то, что они не скрывали своих разногласий с партией, открыто отстаивали их. А зиновьевцы шельмовали свою платформу, лишь бы остаться в партии и гадить. Зиновьевцы вели себя как белогвардейцы и поэтому заслужили, чтобы с ними обошлись, как с белогвардейцами".

Напомнив, что "партбилет — это еще не гарантия, если поведение субъекта подозрительное", Коллонтай призвала к всеобъемлющей бдительности: "Бдительность — наша путеводная звезда! О всех подозрительных случаях и лицах надо немедленно информировать партию".

После убийства Кирова были арестованы не только Зиновьев и Каменев и некоторые их сторонники, но и бывшие лидеры "рабочей оппозиции", в том числе и ранее сосланный в Карелию Шляпников. В 1935 году его приговорили к 5 годам тюрьмы, но заменили заключение ссылкой в Астрахань.

Между тем Зоя Шадурская получила назначение в Стокгольм представителем Всесоюзной торговой палаты.

Коллонтай включили в состав советской делегации на Ассамблею Лиги Наций, поскольку предстояло обсуждение вопроса о равноправии женщин.

В 1936 году Дыбенко писал Коллонтай: "Шура милая, родная, я безумно рад получить твое письмишко. Получил его в поле, во время поездки и здесь, в степи, со всей яркостью ожили все моменты нашего красивого и незабываемого общего. Когда я прочитал в газетах о твоей болезни, тут же написал тебе телеграмму и стал в тупик с адресом, на второй день уехал. Так телеграмма и не была отправлена, но я прошу поверить мне. Вот уже месяца два и у меня невероятные головные боли, нарушилась нервная система".

Чтобы восстановить силы после перенесенной болезни, (невралгии и нефрита) Коллонтай уехала в санаторий близ Гетеборга, где ее навестил Боди. Александра признавалась: "Я наконец поняла, что за несколько лет Россия не сможет перейти от абсолютизма к демократии. Это нереально. Диктатура Сталина — а на его месте мог бы оказаться и кто-то другой — была, увы, неизбежной. Да, она сопровождается морем крови, но кровь лилась и при Ленине. Вспомните казни заложников, устроенные Зиновьевым в Петрограде в ответ на "белый террор". Сколько лет потребуется России, чтобы прийти к свободе? Не знаю. Наверное, бесконечность… Россия с ее неисчислимыми массами, не приученными ни к культуре, ни к самодисциплине, вообще не создана для демократии. Настоящей демократии не будет здесь никогда".