Читать книгу "Пожарский - Дмитрий Володихин"

По всей видимости, силу противника русские воеводы оценивали по интенсивности ответного огня. Как только он ослаб, земское руководство поняло: гарнизон не сдержит удара, а значит, появилась возможность для нового приступа. Очевидно, южный участок Китайгородской стены, тот, который обстреливала батарея напротив Водяных ворот, выглядел обнадеживающе. Именно здесь казаки Трубецкого начали штурм.

Летописи четко указывают место и время, где и когда русские войска произвели атаку: «…на память Аверкия Великого», «…с Кулишек от Всех Святых от Ыванова лужку… октября в 22 день, в четверг перед Дмитревскою суботою». Иначе говоря, русские ударили со стороны Всехсвятского храма на Кулишках, там, где Китайгородская стена подходила к побережью Москвы-реки.[223] Бой начался рано утром, когда бдительность польских караулов притупилась.

По описанию современника, сигнал к штурму был подан звуками рога. Ратники по лестницам добрались до бойниц, сбросили поляков и водрузили знамена над крепостными стенами. «Поляки же натиска москвичей сдержать не могут, бегут во внутренний город, первопрестольный Кремль, и в нем запираются на крепкие запоры. Московские же воины, словно львы рыкая, стремятся к крепостным воротам первопрестольного Кремля, надеясь отомстить своим врагам немедленно».[224] Арсений Елассонский, наблюдавший за происходящим с кремлевской стены, отмечает: «Легко, без большого боя, великие бояре и князья русские с немногими воинами взяли срединную крепость и перебили всех польских воинов».[225] Очевидно, поляки только тешили себя иллюзиями, что еще могут оказывать достойное сопротивление. На самом деле им для этого недоставало сил.

Та часть охраны Китайгородской стены, которая не успела отступить в Кремль, полегла на месте. Имущество ее казаки Трубецкого разделили между собой. Однако с ходу, на плечах отступающих, да и в ближайшие дни, — надеясь на ослабление неприятеля, — в Кремль пробиться не удалось. Видимо, небольшие силы казаков, подчинявшиеся Трубецкому, пытались проникнуть в Кремль, но, встретив огонь, быстро отошли.

С горечью сообщает Будила, что в этот день поляки понесли тяжелые потери, пали знатные люди: «В числе других убили доблестнейших: господина Серадского воеводича Быковского и господина Тваржинского».[226]

Взятие Китай-города — большой успех. Мощные стены его представляли собой серьезное препятствие для земских отрядов. Когда ополченцы все-таки преодолели его, польский гарнизон должен был понять: дни его сочтены. Та же судьба в ближайшем будущем ожидает и последнюю твердыню, которую удалось сохранить от русского натиска. И результат нового штурма будет аналогичен тому, что произошло на предыдущем приступе: всех защитников просто перебьют.

По новому календарю 22 октября приходится на 4 ноября — День народного единства. Этот праздник исторически связан с последним большим боем между земским ополчением и оккупантами. Бой закончился победой русского оружия, он приблизил окончательное освобождение Москвы. Ныне историческая память о тех событиях обновилась: Россия славит героическое усилие земских ополченцев, проливавших кровь за очищение русской столицы.

Струсь, его офицеры и русские изменники все еще хранили надежду: придет Ходкевич… придет сам король Сигизмунд… или хотя бы сын его Владислав… Смерть ледяными пальцами уже взяла их за горло, но они еще упрямились, еще боролись с неизбежной своей судьбой.

Сразу после сдачи Китай-города польский гарнизон выпустил из Кремля знатных женщин — жен и дочерей русской аристократии, оказавшейся взаперти, рядом с врагами. К знатным родам, запятнавшим себя сотрудничеством с оккупантами, отношение было недоброе. Особенно в Первом ополчении. Тамошние «старожилы», сидевшие под Москвой с аж середины 1611 года, очень хорошо помнили рассказы москвичей, как жгли родной город вместе с поляками их русские приспешники. Казаки Трубецкого слишком давно дрались с кремлевскими сидельцами и слишком много лиха приняли от врага, чтобы милосердие возобладало в их сердцах. А потому дворяне и бояре, оказавшиеся на территории Кремля, знали: почти наверняка бедных женщин ожидают позор и поругание. Никто не станет разбираться, изменничья это жена или невинная дочь человека, попавшего в осаду, как кур в ощип. Были и такие — нерасторопные, непредусмотрительные, оказавшиеся в не то время и не в том месте, но зла своему народу не творившие. И вот их драгоценные родственницы окажутся среди свирепого казачья, безо всякой защиты… Разумеется, к такому русских дворян и бояр могли только вынудить.

«Бояре же тем опечалились, куда их выпустить вон! — сообщает летописец. — И послали к князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и к Кузьме и ко всем ратным людям, чтоб пожаловали их, приняли бы [жен] без позора. Князь Дмитрий же повелел им жен своих выпускать, и пошел сам и принял их жен с честью и проводил каждую к приятелям своим, и повелел им давать обеспечение. Казаки же все за то князя Дмитрия хотели убить, потому что грабить не дал боярынь»[227].

Именно тогда, в связи с постепенным выводом из Кремля тамошних сидельцев, произошли события, украшающие репутацию Пожарского больше, чем все выигранные им сражения.

Для Дмитрия Михайловича Пожарского значительно легче было бы отдать несчастных женщин казакам. Если смотреть на ситуацию с точки зрения прагматического интереса, то доброе согласие князя с казаками могло укрепить боеспособность ополчения. Отсутствие денег для выплаты казакам жалования, отсутствие провианта для их прокормления, вражда между казаками и дворянами подтачивали единство земской армии. И тут на Пожарского сваливается возможность, ничем не жертвуя в материальном смысле доставить казакам большую радость. Ну а поступок прямо противоположного свойства — тот, что и был совершен в действительности, — усилил и без того неприязненные отношения между вождем дворянского ополчения и казачьей стихией.

Но Дмитрий Михайлович проявил твердость, не дав «грабить боярынь», да и не только о грабеже идет речь…

Почему?

Прежде всего, князь не дал развратить себя Смутному времени. Всеобщая низость и подлость вроде бы разрешали и самому опуститься, не думать ни о чем, помимо простейших выгод на ближайшее время. Но Пожарский не думал о выгодах — ни о дальних, ни о ближних. Он не видел отличий между временем до Смуты и тем, которое наступило с ее приходом. Образцы правильного поведения универсальны. И Пожарский повел себя правильно, не размышляя, чем придется ему за это расплачиваться.