Читать книгу "Китай. Искусство есть палочками - Полли Эванс"

С женщиной-проводником я встречалась только в восемь вечера, так что впереди был еще целый день. В одном из туристических кафе я взяла напрокат велик и отправилась исследовать деревушки неподалеку от Цзинхуна, свернув с шоссе на узенькую колею, и вскоре блочные дома уступили место хижинам на красных кирпичных сваях с покатыми крышами. Я крутила педали довольно долго, пока не выехала к шаткому бамбуковому мостику через Меконг. У въезда на мост сидели трое представителей национальности дай и требовали один юань. Ха-ха, мост с платным проездом, только в стиле Сишуанбаньна.

Я прошла по мостику пешком, толкая велосипед, решив, что если поеду, то дело может закончиться незапланированным купанием в Меконге, слишком уж ненадежными показались мне кривые перекладины. На другом берегу начиналась равнина. Местные жители засеяли тут каждый пригодный для земледелия клочок земли. Здесь росли огурцы, помидоры и еще какие-то зеленые штуки, которые я не смогла идентифицировать. Все строго параллельно и перпендикулярно на ровных прямоугольных грядках. Вдали холмы отливали розовым и голубым цветом. Утром было пасмурно, но сейчас облака рассеялись, и солнце припекало через туман. Костлявые курицы в ужасе закудахтали и бросились наутек от моего велика, смешно задирая длинные тощие лапы.

Дальше дорога шла в горку среди пышной и буйной растительности. Листья бананового дерева достигали двух-трех метров в длину, а за ними скрывались огромные гроздья неспелых зеленовато-желтых плодов. Тут же рос огромный куст пуансетии, которую за форму цветов называют иногда рождественской звездой. Любители экзотики разводят такие тропические цветы у себя дома на подоконнике, но здесь, в дикой природе, пуансетия вымахала просто гигантская, высотой с дом. А чуть дальше безмятежно покачивались на спокойной глади ирригационного пруда водяные лилии, розовые лепестки которых устремились прямо в небо.

Я ехала примерно часа три. Этот Китай отличался от всего, что я уже успела увидеть. То и дело я проезжала мимо стаек ребятишек, возившихся в грязи, а один раз мне попалась женщина, ведущая стадо буйволов. Маленький теленок встал как вкопанный, выкатил свои огромные глаза, а потом припустил вслед за матерью на непослушных длинных ножках.

Боже, подумала я, неужели даже буйволы видят, что я выгляжу как-то странно?

Интересно, что и здесь, в джунглях, шло строительство дорог. Ближе к повороту на Цзинхун тропа расширялась. Раз в несколько минут появлялся грузовик, нагруженный красной глиной, и уносился вниз по холму, поднимая облака пыли, Новая дорога свяжет эти холмы и блестящий бетонный мост через Меконг, но вот куда она пойдет дальше? Такое впечатление, что никуда. Джунгли и все. Тупик.

Может быть, китайцы просто убивают таким образом время. Сидят на корточках, попивают чай и беседуют:

— Старина Ли, ты что делаешь на следующей неделе?

— Я-то? Да ничего.

— А не хочешь поучаствовать в строительстве дороги?

— Ух ты! Хорошая идея. Я люблю строить дороги. А где, кстати?

— Да какая разница, просто построим дорогу в джунглях посреди банановых деревьев.

— Заметано, старик!

Обратно я ехала другим путем, и мне попались три храма народа дай. Буддизм, который исповедуют дай, отличается от того, что распространен в остальном Китае. На севере большинство китайцев предпочитают махаяну, а дай, как бирманцы, тайцы, лаосцы и камбоджийцы, среди которых больше всего кхмеров — тхераваду, что в переводе означает «учение старцев». Основное различие между двумя ветвями буддизма заключается в том, что приверженцы тхеравады ставят во главу угла монашескую жизнь, считая, что есть один-единственный путь к просветлению. В странах, где популярна тхеравада, в монастырях обычно имеются школы для мальчиков, которые в итоге часть детства проводят в монастыре. Сторонники махаяны, или так называемой «великой колесницы», считают, что все люди связаны, и ставят коллективное спасение выше индивидуального просветления. В махаяне важную роль играют бодхисатвы, существа, достигшие просветления, но отказавшиеся от нирваны, чтобы вести к просветлению остальных. Тибетский буддизм является мистической ветвью махаяны.

Я остановилась у первого храма. Яркие здания с высокими крышами, расписанные золотой и красной краской, отличались от буддийских храмов в других частях Китая. Местные Будды, сияющие золотом, с огромными выпуклыми лбами, были совершенно не похожи на кругленьких Будд севера. Я обошла храм, быстренько пробежалась по сувенирным лавкам, а затем присела в тени большого дерева выпить колы. Мимо меня прошел монах в длинном оранжевом одеянии.

Два следующих храма оказались более древними и потрепанными. У ворот одного молодой монах болтал с кем-то по сотовому телефону, а рядом с входом во второй несколько монахов играли в карты и радовались при этом как дети. Я прошла внутрь и посмотрела на выцветшие фрески на стенах, рассказывающие о нелегком пути к просветлению в эпоху до появления мобильников.

На следующий день рано утром мы уехали в джунгли. Лицзюань, так звали гида, забрала меня из отеля. Ей было около двадцати пяти лет, она изучала английский и работала официанткой. Школу пришлось бросить в пятнадцать, когда серьезно заболел отец, нужно было кормить семью. А потом, когда черная полоса прошла, Лицзюань даже умудрилась один год поучиться в Пекине. На экскурсию в джунгли она прихватила с собой своего родственника, парнишку, которого называла Хао Лю, что в переводе обозначает «шестой», поскольку он был шестым сыном в семье. В Китае родители часто зовут отпрысков не по именам, а по порядковым номерам.

— А как же в школе? — спросила я у мальчика. — Ну ладно, Шестым быть еще ничего, Шестых не так много, а вот если ты Первый или Второй? Учитель вызывает Второго, а таких в классе человек пятнадцать.

Мальчишка хихикнул и сказал, что у них есть нормальные имена, так что Шестым его зовут только дома.

В джунглях и прочих отдаленных частях Китая политика китайского правительства по ограничению рождаемости не всегда работает. Закон лояльно относится к этническим меньшинствам, особенно к тем парам, где первый ребенок — девочка, поскольку в семье нужен мальчик, чтобы помогать возделывать землю. Зачастую супруги не ограничиваются двумя детьми, и тогда их штрафуют на крупную сумму, а если семья не может заплатить штраф, то власти сносят дом и вынуждают плодовитых родителей покинуть деревню. Поскольку домики здесь выглядят как конструктор, то их легко восстановить, и в итоге провинившаяся семья и дальше живет припеваючи. Но согласитесь, что в любом случае шесть сыновей — это уже перебор.

Шестой был тихим робким мальчиком. Возможно, его били все братья по очереди, начиная с Первого и заканчивая Пятым. Он выглядел младше своих двенадцати лет и казался довольно хилым. В Цзинхун Шестой перебрался всего два месяца назад, до этого их семья жила в деревне. Он по-детски непосредственно радовался перспективе отправиться в поход в джунгли, поскольку видел, что иностранцы возвращались оттуда в восторге.