Читать книгу "Ведьмины круги (сборник) - Елена Матвеева"

В электричке на меня навалилась тоска, нудная скука и дрёма. Километр за километром я удалялся от пупышевского леса, где в болотной почве погрязла и заросла чахлым кустарником жизнь Самсона – великана с деревянной ногой. Почему-то подумал: «Наверное, он пьет». И еще подумал: «Это не только его жизнь, но и Щепкина, и Козьей матери, и сестры ее Клары, и Люсина. А попозже выяснится, что и моя?!»

Я рассматривал картинки рядом с вагонной дверью, рекламирующие кошачий корм и «уДачный выбор» – то есть протертый суп в пакетиках. Последние два дня, проведенные рядом с тяжелобольными, не могли пройти даром, но больше всего меня угнетало обещание, данное Козьей матери. Я знал, что мне предстоит сделать выбор. Не сдержать обещание подло. Но не менее подло допустить, чтобы преступник гулял на свободе. Убийство инкассатора – дело милиции. Но Рахматуллин, кроме того, должен ответить, где Люся и что с ней случилось. Сомнений в его причастности к делу нет. Есть третий путь – рассказать то, что я знаю, но умолчать об источнике информации. Но в этом случае мое заявление потеряет большую часть своей ценности, а про источник все равно придется сознаться. Нельзя на елку влезть и ничего не ободрать. Я сразу знал, как я поступлю по отношению к Козьей матери. Не сдержу обещания. А иначе нельзя. Но поскольку в запасе было почти две недели, я успокоил свою совесть тем, что решение пока не принято. В Шапках я буду отдыхать, развлекаться, а тем временем правильное решение вызреет само.

По окнам лениво змеились струйки дождя. Небо затекало синей-пресиней акварельной тучей. Торфяная гарь, несмотря на дождик, курилась дымками.

Потом я ехал в Шапки, шел по шоссе, по мокрому лесу и к ужину добрался до дома отдыха, где дожидалась меня Ди.

Глава 31

СТРАНИЧКИ ДНЕВНИКА

Человеческий организм – устройство мудрое. Он сам себя защищает. Щепка и Козья мать своим видом, состоянием, разговорами и атмосферой вокруг произвели на меня тяжелейшее впечатление. И не то чтобы мне не хотелось о них вспоминать – я просто не вспоминал. Благие намерения составить заявление в милицию откладывались на завтра, потом на послезавтра и т. д.

Никаких телезнаменитостей в доме отдыха я не встретил. Ди показывала мне каких-то людей, называла фамилии, но я их не знал и не запомнил. Судя по всему, там были рядовые работники телевидения и такие, как мы с теткой, посторонние. Я завел себе приятеля, с которым играл в шахматы и на бильярде, но я сразу знал, что наши приятельские отношения закончатся с отъездом из дома отдыха.

Попробовал написать письмо Кате, вышло нудно и неискренне. «Дорогая моя», «целую» – будто сто лет женаты. Порвал письмо. Позвонил из Петербурга сразу же, как приехал. Опасался услышать отстраненный голос, но поговорили хорошо. Она сказала, что занимается английским и несколько раз пыталась написать мне письмо, но результат ей не нравился.

Майор Лопарев выходил на работу послезавтра, так что у меня оставался свободный день, и я решил отнести Люсину икону в церковь на Моховую. Но утром пошел дождь, Ди сказала: «Лениво идти на работу», позвонила туда и объявила, что отправилась в школу на мероприятие. Потом она торжественно сообщила, что меня ждет праздничный английский завтрак в честь первого послеотпускного утра в Петербурге, и сварила мерзкую овсянку. От чая с молоком я категорически отказался, и мы трижды пили кофе, пока я не понял, что и мне лениво выходить под дождь и тащиться на Моховую. Тогда я перерешил: пойду к вечерней службе.

В середине дня выглянуло солнышко, и Ди надумала все-таки сходить на работу. Я спросил: есть ли какой-нибудь музей в районе Моховой? Поблизости, на Литейном, оказался музей Некрасова: там была редакция журнала «Современник», там Некрасов жил и умер. А напротив – «парадный подъезд по торжественным дням, одержимый холопским недугом». Я собрался посетить достопримечательную квартиру, а к тому времени и церковь откроют.

Когда что-нибудь нарушается с утра – считай, на весь день невезение и неразбериха. В музее оказался выходной. В церковь рано было идти. Ругая себя, брел по Литейному, а когда поравнялся с домом, где Щепка жила, решил заглянуть. Боялся нарваться на очередное представление вроде того, в котором участвовал, но и не зайти было глупо. Обещала же Щепка посмотреть какие-то свои записи.

Постучал в окно под аркой, занавеска отодвинулась, и за пыльным стеклом возникло лунообразное лицо. Клавдия встретила меня радостно.

– Я тебе звонила, но никто не отвечал.

– Что-нибудь случилось?

Плохое, судя по ее виду, случиться не могло.

– Случилось, случилось! Заходи, – пригласила она и зажгла в прихожей свет.

Я не узнал прихожую. Завалы хлама исчезли. На вешалке вместо груды тряпья висели плащ и куртка. Появились кресло со столиком, на котором стояла сумка и лежал зонтик. Клавдия открыла дверь в Щепкину каморку и зажгла лампочку под абажуром, висевшим над круглым столом. Окно закрывали шторы. Стену украшала пошлая чеканка, изображающая восточных юношу и девушку, перевившихся в объятии, как лианы. Я понял, что Щепка здесь больше не живет.

– Здесь у меня гостиная, – сказала Клавдия. – Щепку забрала Матильда. Одна я теперь. Все здесь теперь мое. Посмотри, какой хороший стул. Я его с помойки принесла, столярным клеем склеила и обтянула: тряпок-то от Щепки много осталось. Знаешь, как просто это делается. И стол с помойки. Но со столом мне плотник немного подсобил. Скатерть купила в Гостином.

– Куда она Щепку забрала?

– К себе, в Волховстрой. Да ты за нее не беспокойся: Матильда ее не оставит, может, даже и поправит, милосердная наша…

– А зачем вы звонили?

– Оставила она тебе письмо, передать просила.

– Так что же вы молчите?!

Клавдия сходила за письмом и отдала мне исписанные бисерным почерком листки. Она предложила чаю, но мне не терпелось прочесть письмо, сказал ей, что тороплюсь, а выйдя, здесь же, в каменном дворике, где и присесть-то негде, принялся читать. Это было не письмо. Это были странички дневника. Единственное, что Щепка написала для меня фломастером прямо поверх текста, – год, тот год, когда исчезла Люся.

«…Не пройдет. На всякий случай читала учебник по русской литературе, вдруг разрешат сдавать с моим курсом? Все-таки я два месяца ходила на лекции. Ужасная муть эти все Капнисты и Сумароковы! Ничего не запоминается, в голове тараканы. На минутку взяла «Луговую арфу» Т. Капоте и не оторвалась, пока не дочитала. Какая светлая и печальная штука! «Может быть, никто из нас не нашел своего дома… Мы только знаем – он где-то есть… И если удастся отыскать, пусть мы проживем там всего лишь мгновение – все равно должны почитать себя счастливыми». Мне пока не удалось отыскать.

Ну почему я должна читать Сумарокова, когда есть такие замечательные книжки?

28 июня. Неожиданно приехала Люся Борнеова. Ее преследует тот страшный человек. Она бежит сама не зная куда. Проговорили до вечера. Она боится. Ее проблемы неизмеримо тяжелее моих, но получилось так, что утешала меня и вразумляла она. Стыдно, конечно. Люся надеялась у меня переночевать, но мать устроила отвратительный скандал, кричала: «Здесь не ночлежный дом! Если всякие станут тут ночевать…» Какой-то ужас! Беспросветный! Я повела Люсю в общежитие к девочкам, но потом вспомнила о Матильде. Там ее и оставила.