Читать книгу "Постсоветский мавзолей прошлого. Истории времен Путина - Кирилл Кобрин"

Оттого – при всех несомненных успехах на ниве социальной справедливости и даже модернизации аргентинского общества, элитистского, с жестким сословным разделением, латифундистского – значительная часть культурной среды Перона ненавидела, а перонистский режим воспринимала как тюрьму, вульгарную и жестокую. Хулио Кортасар сочиняет (но не публикует) роман «Экзамен», в котором Буэнос-Айрес задыхается от влажной жары, а на главной площади города происходит давка – толпа пытается попасть в новое святилище, мавзолей супруги правителя. Главные герои романа – студенты и вообще молодые люди, над которыми постоянно висит угроза ареста, заключения, исчезновения. Хорхе Луис Борхес романов не писал, да и вообще обличать современный ему политический режим в рассказах и стихах считал негожим. Так что ему оставались эссе и публичные выступления. С эссе, сочиненного сразу после победы Перона, мы уже начали этот текст, а вот цитата из речи Борхеса на торжественном обеде Аргентинского общества писателей в конце лета 1946-го: «Диктатура плодит угнетение, диктатура плодит сервильность, диктатура плодит жестокость; но самое отвратительное то, что диктатура плодит идиотизм. Приказы, достойные гостиничного носильщика, портреты вождей, заблаговременно подготовленные восторги или оскорбления, единодушные порывы толпы на публичных церемониях, военная дисциплина, вытесняющая ясное мышление… Борьба с этой печальной рутиной – одна из обязанностей писателя». Произнося словосочетание «заблаговременно подготовленные оскорбления», Борхес знал, о чем говорит. Он имел в виду историю с новой своей должностью на сельхозрынке, но не только.

8 августа 1946 года перонистская газета Descamisada (так называли низшие городские слои, наемных работников, составлявших социальную базу правящего режима) публикует анонимную статью о Борхесе в разделе «Слухи». Там он назван «аргентинским писателем, который перевел свои рассказы с английского и опубликовал их под своим именем». Выпад – сколь бы идиотским он ни выглядел – имел некоторые основания. Борхес – фактически билингв, он обожал английскую и американскую литературу, а та культурная среда, к которой принадлежал писатель (сестры Виктория и Сильвина Окампо, Адольфо Биой Касарес и др.), была не только аристократической и антиперонистской, но и англоманской. Второй упрек анонима из Descamisada также формально не был голословным – Борхеса обвиняли в том, что он не особенно утруждал себя на библиотечной службе, будучи поглощен сочинительством и чтением книг. А так как библиотека, где служил писатель, муниципальная, то, получается, он тратил общественные деньги ради своего удовольствия. Как любая профессиональная пропагандистская ложь, это была не ложь, а полуправда. Особенных успехов библиотека Мигель Кейн не снискала и популярностью среди местных жителей не пользовалась. Но дело тут было вовсе не в Борхесе. Он-то как раз, поступив на службу в 1935-м, принялся за составление каталогов, но работа быстро закончилась за скудостью книжного фонда, а другой деятельности там не предвиделось. Коллеги Борхеса проводили время за картами, разговорами о футболе и непристойными сплетнями; ходили даже слухи, что в этом провинциальном Храме культуры как-то изнасиловали читательницу. Обстановка там была отвратительной; Борхес, вернувшись домой после первого рабочего дня, просто расплакался – что, будучи тридцатишестилетним сеньором, не должен был делать. Некоторое утешение он нашел лишь в, казалось бы, еще одном неприятном обстоятельстве. На службу нужно было больше часа тащиться на трамвае. Долгие поездки Борхес использовал для изучения двуязычного издания «Божественной комедии».

Наконец, третий пункт нападок Descamisada заключался в том, что писатель, мол, слишком оторвался от масс (то есть от собственно descamisado). Хуже того, Борхес позволяет себе нападки на выразителя чаяний масс, на самого́ Перона. Оттого (цитируем) «в качестве наказания мэр Буэнос-Айреса послал его на некоторое время инспектировать кур. Мэр сделал это, так как хотел вернуть Борхеса в те времена, когда тот сам был descamisado; пусть окажется там, где лучше понимаешь смысл нашей революции – чего он, кажется, так и не сделал».

В этой статье можно обнаружить почти все приемы, которые авторитарные и тоталитарные режимы, особенно популистского свойства, используют против недовольных интеллектуалов. Интеллектуалов обвиняют в интеллектуальной несамостоятельности (и даже в воровстве), вкупе с преклонением перед Заграницей. Они виноваты в том, что тратят народные деньги на свои ненужные и опасные прихоти. Наконец, они слишком вознеслись, чтобы понять чаяния простого народа. Оттого им надо указать на их истинное место. У Сталина и Гитлера истинным местом для недовольных умников была камера смертника или лагерь, у режимов помягче – либо смехотворная, оскорбительная работа, либо унизительная бедность и голод. В подобной практике примечательно сочетание национализма, ксенофобии, показного народолюбия и в то же время «денежной», «экономической», даже «рыночной» риторики. Борхес плохой патриот. Борхес безродный космополит. Борхес, возможно, жулик. Борхес заперся в башню из слоновой кости. На Борхеса непонятно зачем уходят народные деньги. Соответственно, следует навести порядок, дисциплину и экономическую целесообразность. Ну и наказать Борхеса для вразумления прочих – несильно. Пошутим над ним – пусть этот слепой чудак будет у нас присматривать за курами. Курам на смех. Ха-ха. Ну а не захочет, что же, мы тут ни при чем. У нас ест только тот, кто работает.

От Жданова до Мединского, от Мао до любого нынешнего европейского националиста у власти – все они рассуждают именно так. Разница в деталях. И здесь, конечно, мы ощущаем несомненный прогресс. Умников – к тому же знающих иностранные языки – не убивают и даже (почти) не сажают. Им отказывают в возможности играть свойственную им социальную роль, не более того. Неприятного режиссера не нужно совсем калечить – достаточно не дать денег на очередной проект, ибо денежки-то народные, а он антинародный. Неприятного писателя можно просто не публиковать в одном из двух-трех крупных (и находящихся под негласным госконтролем) издательств – пусть некрупные его печатают за бесплатно. Посмотрим, как он заговорит, когда не на что будет купить бутылочку любимого дешевого виски «Белая лошадь». Может быть, тогда, в своем новом социальном качестве, за бутылкой традиционной для наших мест водки он попытается понять смысл происходящей на его подслеповатых глазах народной патриотической консервативной революции, а поняв, – отчего бы и нет? – начнет писать как надо? Ну а если не прозреет, то пусть поголодает либо отправляется в свою любимую заграницу.

Эта смесь наглости, подлости и цинизма, как рак, разъедает изнутри общественный организм, о каком бы обществе ни шла речь. Больным оказывается социум, который привыкает, что толпа всегда права – и уж тем более прав тот, кто говорит от имени толпы. Разрушенной оказывается политическая система, ибо, в течение долгих лет прикидываясь «народной», «демократической» и т. д., она вынуждена все больше верить в собственную болтовню, принимая ее уже за чистую монету – ведь что, кроме этой болтовни, даст такой власти возможность оставаться властью? Популистская риторика из инструмента – мол, давайте обманем простаков, это нужно для того, чтобы провести непопулярные реформы, для дела же! – превращается в способ существования и в собственную цель.