Читать книгу "Песок под ногами - Татьяна Успенская"

— Что ты молчишь? — Голос Шуры упал до шёпота и уже готов был пропасть.

— Приходи, Шура, я очень рад.

Долго ещё держал трубку, слушая рваные гудки. Сейчас, через десять минут, войдёт Шура и спасёт его. Разорвёт кольцо, потому что Шура — родной ему человек, самый близкий после Даши и мамы, так уж получилось.

Он всё стоял около телефона, боясь остаться с самим собой наедине, пока дверь не зазвонила. Не торопясь открыл. Он всё ещё не снял пальто и, когда Шура вошла — в своей белой пушистой шапочке, с косами, перекинутыми на грудь, жалко смотрящая на него любящими глазами, — шагнул к ней и всю её спрятал в своё распахнутое пальто. Он тёрся щекой о её пушистую косу, губами искал её губы. Её губы жгли его, но странно: лицу было горячо, а весь он всё равно оставался холодным и отторженным от Шуры. Испугавшись этого, не оторвался от Шуры, не сбежал от неё, ещё исступлённее стал целовать её в глаза, в глубокие ямки в углах губ, благодарный ей, виноватый перед ней. А кольцо не разрывалось. Тогда он отшатнулся от Щуры, с тоской оглядел крохотную переднюю, тёмный тыл комнат, тёмную дыру кухни, преодолевая себя, заговорил:

— Я не знаю, что со мной, Шура. Я подлец. Ты не верь мне сегодня, мне просто не по себе, и я спасаюсь тобой. Это ничего не значит. Ничего. — Сказав это, он решился взглянуть на неё. Она смотрела на него так светло, так любяще, запрещая продолжать, что он замолчал. — Раздевайся, — сказал он облегчённо, — я тебя чаем с пирогом напою, ещё мама пекла.

Они пили чай, варили борщ, потом тушили мясо, потом учили уроки, и всё время Глеб не мог избавиться от чувства глубокой вины перед Шурой, которая ни в чём не виновата, которая взяла и полюбила его, не мог себе простить вспышки с поцелуями. Но и это ощущение собственной вины было внешнее, а в ушах всё звучал его собственный голос, скрипучий и противный, голос из восьмого класса, вещающий о необходимости изолироваться от мира и от людей. Голос оглушал Глеба, мучил болью уши.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Экзамены пролетали стремительно. Это вообще было очень странное лето — жаркое и тревожное. Ребята поступали в вузы. Почему-то мне было всё равно, поступят они или нет. Я даже хочу, чтобы им было трудно, слишком уж изнежились они за последние годы. Только Даша пусть поступит.

Пугало меня то, что они уходили от меня и друг от друга. Класс распадался по тридцати радиусам, и стрелки разных путей уводили каждого из тридцати далеко от меня. Наверное, я их придумала, наверное, я непроходимая эгоистка, но представить свою жизнь без них я не могла, хотя и прожить ещё один общий школьный день тоже не могла бы. Перенасыщение и невозможность существовать без них.

Даша исчезла. Я позвонила ей домой. От матери узнала, что в свой архитектурный она не попала. Я не стала пока искать Дашу и отправилась в институт. Встретили меня античные лица, такие же висели у Даши в комнате, странные объявления, скульптуры. В приёмной комиссии хихикали мальчишки-аспиранты. Они долго рылись в толстых тетрадках, в пухлых папках ведомостей. Наконец один — рыжий и плешивый — изрёк: не пропустила медкомиссия.

Вокруг бегают, плачут, кричат, целуются. Стою посреди бедлама и не знаю, что делать. Иду в ректорат. Отдала или не отдала Даша свой проект ректору? Коричневая дверь, ведущая к ректору, плотно прикрыта, постукивает на машинке секретарша, у неё на столе много папок, не очень аккуратно сложенных. Лихорадочно перебираю знакомых глазников. У кого выпросить справку? Но наверняка Даша предъявила справку, раз её допустили к экзаменам. Конечно, липовую. Теперь же в деле лежит настоящая. Ну, допустим, всё устроится и Дашу примут. Постоянно надо чертить, всю жизнь, а «минус восемь» — не шутка. Впервые подумала об этом. «По всем законам медицины…»

Я рванула на себя тяжёлую дверь. В спину ударил возмущённый крик секретарши, не ожидавшей от меня такого. Но секретарша уже позади.

— У меня нет никаких высоких заступников, — сердито говорю ректору.

Почему сержусь? В чём виноват тихий, с усталыми набрякшими веками человек за огромным столом? В том, что не знает, какая Даша?

— Я просто педагог. Четыре года вела свой последний класс.

Человек встаёт из-за стола. Он маленький и худой. От него сейчас зависит моя жизнь. Он идёт мимо меня, подходит к двери, приоткрывает её и говорит в щель:

— Через час — совещание. — Поворачивается ко мне: — Ну-с? Чего вы хотите от меня? Кто-нибудь получил двойку и вы будете уверять, что зря?

Я поняла: он крепкий. Сейчас он властью своей выставит меня за дверь, а может быть, и секретаршу вызовет, чтобы побольше опозорить.

— Не надо так. Неужели вы думаете, что я таким способом устраиваю своих учеников, которых у меня в каждом выпуске по двести? Здесь ЧП. Конкурсный проект принят. Двоек нет. И троек нет. Одна четвёрка. У нас — минус восемь.

Вижу, как меняется лицо ректора. Не дав умереть лёгкой его заинтересованности, начинаю рассказывать про «запойные» недели, про Василия Блаженного, про рождённый Дашей новый город.

Непонятно как, но мы уже сидим друг против друга в просторных креслах, и за дверь он меня теперь не выставит. Лишь минутная пауза, и снова, не веря самой себе, что есть вот такая Даша, впервые вслух, впервые с кем-то говорю о ней — про Ленинград и сады, про бесчисленные проекты, про её истовость. Он не перебивает. По-хозяйски улёгшиеся на его лице морщины иногда удивлённо разбегаются в улыбке.

— А если она совсем ослепнет?

— Пить вредно. Курить вредно. Прошёл всю войну, а уже в Москве на голову упала черепаха с балкона… насмерть. — Перевожу дыхание. — Быть может, ослепнет. Она — человек одной судьбы. Или — или. Это её дело.

— Пусть приходит, — тихо говорит ректор. — Прямо ко мне.

— Что вы?! — теряюсь я. — Она не должна догадаться даже, что я была у вас. Такой уж она у меня человек.

Ректор встаёт.

— Приходите, — почему-то грустно говорит он, — если что ещё будет нужно в моём ведомстве.

Протягиваю ему руку.

— Больше не будет. Сами пусть.

* * *

В Ботаническом саду — аллеи цветов. Понятно, почему Даша пришла сюда работать. Кусты чёрной смородины, сотни деревьев, увешанных мелкими ещё яблоками.

Где-то здесь Даша. В конторе объяснили: она в «квадрате номер три на копке».

Даша встретила меня потная, в заляпанных землёй брюках и выгоревшей грязно-рыжей майке. Сердито воткнула лопату в разворошённую землю, уселась рядом со мной на дёрн.

— Жалеть пришли? — Её волосы были в земле.

— А что случилось? Я ничего не знаю.

Даша недоверчиво повела плечами:

— Так-таки ничего? А как же вы оказались здесь?

Я встала и пошла от неё. Она догнала: