Читать книгу "Темные горизонты - С. Л. Грэй"

Я помогаю ей сделать этот выбор. Раз уж она явилась сюда, какой смысл уходить, верно? Я открываю дверь.

– Привет. Марлис? – Я не могу заставить себя называть ее Гого-Темби.

Она осматривает меня – и я вижу на ее лице все те же смятение и нерешительность.

– Все в порядке? – Я спускаюсь с крыльца и направляюсь к ней. – Вам помочь?

– Нет. – Она плотнее прижимает к себе барабан и сумку.

– Вы войдете?

Глубоко вздохнув, она следует за мной, что-то бормоча себе под нос – то ли на голландском, то ли на кхоса[40], а может быть, и на эльфийском, не разобрать. Я впускаю ее в дом, и она запирает за собой дверь, будто стесняется своего визита. Опустив вещи на пол в прихожей, она упирает руки в бока и осматривается.

– Ваша жена и ребенок ушли, так?

– Да.

В кои-то веки мы со Стеф сошлись во мнении: Хейден определенно не следует смотреть на все это.

– Хорошо, – говорит сангома. – Малышке тут лучше не находиться.

На мгновение мне кажется, что все нормально. Я посмотрел на «Ютубе» документальный фильм, который посоветовала мне Клара, и кроме пары разумных комментариев профессора антропологии (именно от него Клара набралась своих доводов о философии и терапевтических практиках) ничто в истории о городских сангомах не внушило мне доверия. Просто балаган какой-то – стареющие хиппи, которым только бы представление устроить, горожане с типичным для среднего класса говором, перемежающие свою речь сельскими оборотами «Чавось?», и «Чой-та?», и «Ага, ща!» – уверен, они почерпнули их из комикса «Мадам и Ева», который читают за чашечкой травяного чая после рабочего дня. И, конечно же, деревенские старухи, обучавшие этих самозваных сангом, просто хотели легкой наживы. Да и почему нет? Взять, например, почтальона из Ливерпуля, решившего сделаться шаманом, – уверен, британские фунты пригодились в деревеньке его учителя. Или сангому-вегетарианку из Сэндтона – в фильме говорили, что она во время ритуалов просила свою наставницу резать козу и цыплят, поскольку не могла пойти на такое сама.

Но пока что, если не обращать внимания на ее наряд, Марлис ведет себя как обычная нормальная женщина, она не разыгрывает тут драму. Похоже, она уверена в своих силах, и это помогает мне подыграть ей. Я могу позволить себе приобщиться к такому опыту – это как слушать чью-то историю, вот и все.

Сангома наконец-то сдвинулась с места, и я веду ее в гостиную.

– Но другая ваша девочка, – говорит она, глядя на фотографии на полке и лепнину на потолке, – все еще тут.

У меня сразу же портится настроение. Чертова Клара! Наверняка рассказала этой женщине всю мою дурацкую историю. Когда она уже поймет, что это никого не касается?

– Нет, тут нет другой девочки. Не знаю…

Марлис даже не удосуживается повернуться ко мне.

– Именно ее вам и нужно изгнать. Для этого вам нужна я.

Нет. Нет! Внутри вспыхивает острая боль, будто в меня воткнули какой-то крюк и резко дернули.

– Погодите… – начинаю я.

Но сангома, что-то бормоча себе под нос, уже открыла сумку.

– Нам нужно воззвать к духам предков, узнать, каково их желание.

Я не хочу, чтобы она изгоняла Зоуи. Я никогда не захочу, чтобы моя малышка покинула меня. Не этого я хочу. Я иду к сангоме, пытаюсь выпроводить ее из дома, но не могу заставить себя прикоснуться к ней.

– Знаете, давайте все отменим. Все в порядке. Это просто… моя жена хотела… Вы можете идти. Давайте займемся этим в другой раз. – Мне едва удается сдержаться.

Наконец-то сангома смотрит на меня – пусть и мельком.

– Это не от вас зависит, – говорит она.

И идет в дальний угол комнаты, что-то нежно нашептывая, будто пытаясь успокоить тени.

Мое тело напряжено, во мне включаются животные инстинкты. Эта женщина представляет непосредственную угрозу для моего ребенка. Крюк проворачивается, вырывает клочья моей души. И все же – не понимаю почему! – мне не удается прикоснуться к ней, скрутить ее, вышвырнуть из моего дома. Словно что-то защищает ее.

Поэтому я стою в дверном проеме и говорю. Болтовня – вот мое чертово решение любой проблемы. Я пытаюсь повысить голос, напомнить о своих правах:

– Послушайте, это наш дом, и я говорю вам, что вы должны уйти.

Но Марлис не слушает. Она уселась на полу и что-то подожгла, ее голос звучит уже громче, но я не могу разобрать ни слова.

– Вы меня слышите? Вы должны уйти.

Я направляюсь к ней, но всю комнату затягивает густой дым, едкий, зловонный, и я почему-то не могу в нем сориентироваться.

Ведьма встает и сует горящие листья мне под нос. Она вопит что-то, закатив глаза, и от крика начинает дрожать – дрожь распространяется от губ на подбородок, а затем на все ее тело. Этот вопль слишком громкий, слишком низкий, он точно бьет меня, и я отшатываюсь. Ловлю губами воздух – и вдыхаю дым. Я задыхаюсь. Я должен выдохнуть, но мою грудь свело, дым проникает в мое тело, и я чувствую, как он наполняет каждую клетку.

Потом что-то происходит с моими глазами – в сером дыме мне видятся яркие вспышки, озаряющие смутные очертания человеческих тел. Тяжело переставляя ноги, проходит какой-то горбун. Мужчина в древней одежде хватается за всаженный ему в грудь нож. Подается вперед рыцарь в латах, забрало поднимается, и я вижу за ним череп. Марширует солдат гитлеровской пехоты, кожа у него восковая, он проходит слишком близко, и я слышу исходящий от него запах разложения. Обезумевший мужчина замахивается топором на маленькую фигурку. Трое мужчин в балаклавах отрывисто выкрикивают приказы, топая сапогами по деревянной лестнице.

Это все ненастоящее. Я такое уже видел. Это просто воспоминания.

И словно мне удается развеять туман одним только усилием воли, одной только этой мыслью, я вдруг отчетливо вижу свою гостиную такой же, какой она была раньше, только сейчас здесь темнее, так, как бывает на рассвете. Последние клубы тумана тают в воздухе – и я вижу перед собой маленькую девочку. Она смотрит на меня, склонив голову к плечу.

Этого не может быть. Но она передо мной.

Я оглядываюсь. Ведьма ушла, но я все еще слышу ее тяжелое дыхание, ее всхлипы. Дым все еще висит в воздухе, но его запах изменился, стал сладковатым, как фимиам.

Зоуи смотрит на меня, она злая, под глазами пролегли темные круги, на подбородке – следы рвоты. Затем она вскрикивает и начинает плакать, будто только что на ее глазах уничтожили что-то, что она любит. Крюк внутри меня проворачивается вновь, и я знаю, что она чувствует то же самое.

Я подхожу к ней:

– Все в порядке, солнышко. Я не позволю ей забрать тебя.