Читать книгу "Вера, надежда, любовь - Вера Колочкова"

– Саша, а ты пробовала когда-нибудь поговорить с мамой? Так же, как сейчас со мной? Ты обижаешься, злишься, негодуешь, копишь в себе возмущение, а просто поговорить ты пробовала?

– Да не получится никакого разговора! Не слышит она ничего!

– Правильно. И не услышит, если ты будешь говорить на фоне своей сложившейся оценки. А ты попробуй принять ее такой, какая она есть. Ну просто разреши ей быть такой! Абстрагируйся от своего раздражения, сядь и поговори. Спокойно расскажи, какой ты ее видишь. Она тебя услышит, я думаю.

– Нет! Не хочу! Услышит, не услышит, какая разница… Я только пожалеть ее могу, а насчет понять-принять… Нет, не могу. Вот начну зарабатывать свои деньги, и сразу сниму себе квартиру! И Машку к себе заберу! И Мишку силой к Димке в Мариуполь отправлю! А сейчас… Сейчас – лишь бы с Машкой все нормально разрешилось. Если с ней что-то случилось – никогда себе этого не прощу. А ей – тем более!

– Ну да. Сбежать от ситуации – проще простого. А попытаться помочь, руку подать… Отца я вашего не обвиняю – он мужчина. Здесь разлюбил – в другом месте полюбил. А у вас, у детей, другая задача – понять и принять своих родителей. И хочешь ты этого или нет, в тебе одна половина – мамина! Ты сможешь свою собственную половину взять и отбросить от себя? Нет, не можешь. Так что давай подумай. Это тебе даже больше нужно, чем маме. Уйдешь с обидой – так с обидой и будешь идти, метаться из стороны в сторону.

Они пропустили уже третий автобус, стояли на остановке. Говорили, говорили… Сашка поймала себя на мысли, что так бывает всегда: она никак не может оторваться от Майи, не может вдоволь наговориться. Тянет ее к ней, как магнитом…

– Ты представь, что твоя мама – малое дитя. Ребенок, пришедший в этот мир с первородным страхом. Страх – ее вторая суть, понимаешь? Он просто не дал ей повзрослеть, оставил ребенком по сути. Она никак не может выйти из своего детского восприятия мира, из своего стремления к беззаботности. Я бы сказала – из жажды беззаботности. Застряла она там, понимаешь? Большой и шумный мир пугает ее, кажется жестоким и хамским. Вот она и прячется от него за вас, пытается таким образом уберечь себя. У нее детских силенок не хватает, чтобы быть такой, какой ты хочешь ее видеть! Она и в самом деле ранимая и беззащитная, и Мишель это острее чувствует, чем ты. Поэтому и боится оставить ее, даже готова собой жертвовать. Она ее просто любит. И принимает. А ты только тем и занимаешься, что воюешь, обвиняешь, злишься… А на самом деле из матери веревки вьешь. Всегда получаешь то, что хочешь! Посмотри, она ж тебя боится, как испуганный ребенок. Вот и ко мне помчалась по первому твоему требованию, как по приказу…

Сашка задумалась. Озадаченно смотрела в землю, на носки своих модных сапог. В голове у нее все перемешалось, и как ни силилась она, все не могла представить мать малым ребенком. Ну не получалось, и все тут!

– Ничего себе, дитя… – тихо проворчала она себе под нос. – Да ее, наоборот, все кругом за умную почитают. Она только и делает, что учит всех, учит… Все на свете знает, про все читала, цитатами всяческими так и сыплет! Ты попробуй скажи ей, что она малое дитя! Она же считает себя самой умной на свете!

– А интеллект еще не есть ум, Сашенька. Умным должно быть сердце, а оно у твоей мамы еще спит детским крепким сном. Вот и помоги ей, разбуди его! Хоть это и смешно звучит, но твое сердце сейчас взрослее и сильнее. Вот и помоги маме, позови ее в свой взрослый мир.

– Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи… – насмешливо и немного грустно пропела Сашка.

– Да, Саша, именно так. Позови с собой. И она придет. Сквозь злые ночи.

К остановке медленно подруливал Майин автобус. Она крепче затянула шарф на шее, зябко повела острыми плечами:

– Я поеду, Саш. Ты иди домой, ладно? И подумай обо всем еще раз. Ты же умница. Я в тебя очень верю…

Майя запрыгнула в автобус, повернулась к Сашке, помахала рукой. Двери закрылись, автобус с дребезжанием тронулся с места, увозя от нее Майю. Сашка медленно развернулась, тихо поплелась домой. Господи, как же она устала! Столько всего произошло за эти несколько дней! Какой-то калейдоскоп из школьных уроков, репетиций в ночном клубе, блесток, перьев, бессонных ночей, тяжелых потерь, семейных передряг, маминых слез… Как будто она сразу, без всякого переходного периода, выскочила из юности в другое, взрослое состояние, где надо не только самой отвечать за свои слова и поступки, но и нести ответственность за других. За маму, например. Нет, как странно это звучит – нести ответственность за маму!

А ведь Майя права – она действительно из мамы веревки вьет… И не только веревки. Еще и нападает на нее все время. Во лжи обвиняет. В ханжестве. В эгоизме. Получается – и не мать у нее вовсе, а ехидна. А самое противное – ей ведь нравится на нее нападать… Мать боится, а ей – нравится! Именно ее страх и нравится! Как Майя его назвала – детский, первородный. Получается, что она маму подавляет? Прямо замкнутый круг какой-то. Мама подавляет отца с Мишкой, она подавляет маму… И все они бегут, бегут в разные стороны, как будто от чего-то спасаются: она – к Майе, отец – к этой белобрысой страшилке, Мишка – к Димке. Вот и Машка каким-то образом исчезла, тоже убежала куда-то… Что ж с ними такое происходит?

Задумавшись, она не заметила, как дошла до самого дома. Села на скамейку у входа в подъезд, вытянула длинные ноги. Устала. И снова мысли такие грустные в голове…

«Вот сейчас посижу немного, пойду домой. Там, в пустой неприбранной квартире, на прокуренной насквозь кухне сидит моя мама, заплаканная, растерянная, напуганная уходом мужа, потерявшая ребенка, не знающая, как ей жить дальше. И правда – не мама, а малое дитя…»

Она тихо открыла дверь своим ключом, не снимая сапог, заглянула в кухню. Мама сидела за столом, в темноте, сцепив перед собой руки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Не мигая, смотрела в угол, где висела маленькая иконка Казанской Божьей Матери. «…И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…» – уловила Сашка своим чутким слухом еле слышный ее шепот. Потом протянула руку к выключателю, зажгла свет. Мама вздрогнула, испуганно уставилась на нее, прижав руки к груди:

– Господи, Сашенька… Как ты меня напугала. Я и не слышала, как ты вошла.

Сашка, как была в сапогах и куртке, села рядом с ней на кухонный диванчик, молча и долго смотрела в тревожные глаза с расширенными зрачками, сильно припухшими красными веками, в отечное от слез лицо. Такое знакомое и незнакомое. Вот видны морщинки вокруг глаз, резко обозначившиеся, и на лбу, и на переносице, а вот несколько ярких седых волос в черной кудрявой пряди, прилипшей к мокрой щеке…

– Мам, давай покурим…

Она и сама удивилась, как прозвучал сейчас ее голос, обращенный к матери. Будто и впрямь позвал куда. Сквозь злые ночи. Мать медленно подняла на нее глаза, моргнула. Потом сглотнула в волнении, обхватила рукой себя за горло. Была у нее такая привычка – когда сильно волновалась, всегда почему-то рука к горлу тянулась. Потом, будто спохватившись, медленно выудила из лежащей на столе пачки сигарету, сунула ее в рот, неуверенно протянула ей открытую пачку: