Читать книгу "Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - Александр Петряков"

Как и в Америке, Дали занимался в 50-е годы в разных городах Европы и театральными постановками. Первые декорации, созданные художником по приезде в Европу, стали оформлением «Дона Хуана Тенорио» в постановке Луиса Эскобара в Мадриде. Спектакль имел такой потрясающий успех, что был оставлен в репертуаре и на следующий сезон. Один восторженный критик написал, что оформление было «чудовищным, невероятным, сумасшедшим, божественным, оскорбительным, взрывоподобным и несообразным».

Успех сопутствовал и поставленной Лукино Висконти в Риме шекспировской пьесе «Как вам это понравится». Эмоциональное удовлетворение великого кинорежиссера вызвал придуманный для этого спектакля способ оптического удвоения пространства как в пейзаже, так и в интерьере. Зато «Саломея», поставленная Питером Бруком на сцене «Ковент-Гарден» в Лондоне, почти провалилась и вызвала в прессе много нареканий в адрес именно декораций, хотя, возможно, это было общей неудачей как художника, так и режиссера.

Дали настолько в то время был увлечен театром, что даже сам начал сочинять пьесу под названием «Эротико-мистический бред», действие которой происходит в год рождения великого Вермеера в его родном городе Дельфте. В неоконченной пьесе, в которой Дали предлагал сыграть Катрин Денев, видны все те мотивы, что и в романе «Скрытые лица», — девственница хочет стать женщиной, а ее избранник предпочитает онанировать…

Особо стоит упомянуть о постановке Морисом Бежаром двухактного спектакля, состоявшего из комической оперы Скарлатти «Сципион в Испании» (спектакль, впрочем, получил новое название — «Испанка и римский кавалер») и балета «Гала».

Морис Бежар, как говорят, хватил лиха, работая с Дали, да еще Гала, в самый разгар работы над спектаклем, ей же и посвященном, засадила мужа за писание портретов богатых американцев. Она так частенько поступала, имея над ним абсолютную власть. Одна из богатых американок, заказавшая свой портрет Дали, говорила, что никогда не видела, чтобы мужчина был в такой рабской зависимости от жены, как Дали.

Так или иначе, спектакль состоялся. Изобретать новое за недостатком времени Дали не стал, и поэтому сценическое решение было соткано из ранее известных образов: мягкие часы, костыли, поддерживающие косы героини, пианино, из которого хлестал фонтан из молока, бык с торчащей из задницы трубой, а у экрана телевизора сидел слепой. Актеры время от времени били об сцену в такт оркестру тарелки. Ну и все такое прочее.

Сам Дали сидел в ложе в одежде гондольера (спектакль шел в Венеции) и разбрызгивал на холст краску, затем разорвал его, и оттуда вылетела стая голубей и стала биться в испуге о стены зрительного зала. Это дало повод журналистам лишний раз обвинить Дали в антигуманизме и издевательстве над животными. И это было отчасти правдой — животные частенько служили ему жертвами в его творческих экспериментах. Можно вспомнить и облитую соусом жабу, и черепах, на которых Дали ставил стул и восседал на нем, и скачущих по холсту облитых краской лягушек, а однажды на открытие какой-то своей очередной выставки он пригнал стадо овец.

Исполнительницей главной роли во втором акте спектакля — балете «Гала» — была русская балерина Людмила Черина. По либретто она должна быть в образе богини Земли и Неба, однако танцы в ее исполнении были слишком уж эротичными для богини. Да и костюмы и декорации от Дали (балерины в колготках телесного цвета, калеки с костылями, инвалид с фонариком на кресле с колесиками, изображающий огромный глаз задник) несли в себе привкус угасающего сюрреализма, не вязавшийся с музыкой Скарлатти. Тема вселенского материнства решалась струями молока и театральным туманом.

Гала сидела с отсутствующим лицом. По окончании спектакля она аплодировала, улыбалась, но вся эта суета давно ее тяготила, ей шел уже седьмой десяток, и она все реже стала появляться в обществе, чувствуя себя стареющей женщиной.

После премьеры, во время ужина, они вспоминали с мужем события десятилетней давности, когда здесь, в Венеции, миллионер Карлос Бейстеги устроил костюмированный бал, куда супруги явились семиметровыми великанами. Идею с ходулями придумала Гала. По эскизам Дали костюмы делал Кристиан Диор. На балу присутствовали все сливки европейского общества, была даже леди Черчилль.

Этот бал так глубоко запал в память Дали, что он очень часто вспоминал о нем и в разговорах, и в «Дневнике одного гения», и в «Неисповедимой исповеди».

Глава двенадцатая

О ветвистых рогах Дали, его новых подругах, носорожьем роге и молекуле ДНК, Дворе Чудес, искусстве пускать ветры, «пулькизме» и картине «Мистицизм железнодорожной станции Перпиньян»

Гала старела, но все еще хотела нравиться мужчинам. Она стала красить волосы, глотать поливитамины, носить парики, темные очки, прибегать к помощи пластических хирургов.

В Америке, как мы помним, она предпринимала попытки соблазнить сына Макса Эрнста и Рейнольда Морза, попытки неудачные и поэтому попавшие в историю гения со слов этих стойких мужчин. Но ведь были же и удачные. И если в Штатах она старалась скрывать от мужа и окружающих свои нимфоманские склонности, то в Европе ее похождения стали достоянием гласности, к великому огорчению художника.

Гала стала тяготиться Порт-Льигатом. Испания ей никогда не нравилась, ей были чужды и эти пустынные каменистые пейзажи, и населявшие Ампурдан чудаковатые и экспрессивные люди, и немыслимая жара, от которой можно было укрыться, только сидя в теплой средиземноморской воде.

Она любила Италию, но, несмотря на все уговоры, Дали ни за что не соглашался уехать из своей норы в Кадакесе, и она вынуждена была покориться, потому что Дали был упрям, да и только здесь он мог плодотворно работать. И все чаще отправлялась на кадиллаке в любимую Италию. При ней неотлучно находились два чемодана — один с деньгами, а другой — с лекарствами. У нее появилась фобия — она боялась умереть бедной и без медицинской помощи.

В итальянских городах она жила в шикарных отелях и развлекала себя знакомствами с молодыми людьми, которые ее откровенно обирали. Известен случай, когда один из альфонсов сидел с ней в ресторане и заговаривал зубы, а его дружки в это время угнали ее машину.

Дали отчасти был даже рад ее отлучкам. Он мог вести себя более раскрепощенно и встречаться с теми, кого Гала не выносила и отваживала от дома, особенно всякого рода женоподобных красавчиков с оттенком в «голубизну» и белокурых девиц. Они ошивались в доме и плескались в фаллоподобном бассейне под видом натурщиков и натурщиц, на самом же деле служили объектами вуайеристических[4] склонностей художника — он, например, говорил, что ему нравится вид стоящего члена у стройных андрогинов[5].

Об изменах Галы, он, конечно же, догадывался, и при его богатом воображении мог видеть, какие крепкие и ветвистые рога выросли на его лысеющей голове, но прощал ей, когда она возвращалась из своих «командировок» и вновь превращалась в прежнюю Галу, ублажающую и дарующую вдохновение.