Читать книгу "Зулейка Добсон, или оксфордская история любви - Макс Бирбом"

— Ах, как это на вас похоже! — сказала она нежно. — Наверное, это из-за вашей скромности я вас раньше не замечала. Пожалуйста, сэр, услышьте мое признание. До сего дня никогда я вас не любила.

Эти слова немалым потрясением оказались для того, кто не без оснований всегда полагал, что ни одна женщина его не полюбит. Не успев спохватиться, он нагнулся и поцеловал прекрасное к нему повернутое лицо. То был его первый поцелуй вне семейного круга. То был бесхитростный и звучный поцелуй.

Ноукс отстранился в изумлении. Что я за человек, подумал он. Трус, малодушество усугубляющий любострастием? Или «герой, свободный от нравственного закона? Сделанного не воротить; но можно исправить. С мизинца левой руки он снял железное колечко, которое снова надел сегодня после приступа ревматизма.

— Носите его, — сказал он.

— Вы хотите сказать?.. — Она вскочила.

— Что мы помолвлены. Надеюсь, вы понимаете, что у нас нет выбора?

Она хлопнула в ладоши, подобно ребенку, которым и была, и надела кольцо.

— Очень милое, — сказала она.

— Очень простое, — сказал он беспечно. — Но, добавил он другим тоном, — очень прочное. И это крайне важно. Ибо я не буду в положении жениться раньше, чем мне исполнится сорок.

На юное чело Кейти легла тень разочарования, но его тут же прогнала мысль о том, что быть помолвленной почти так же прекрасно, как быть замужем.

— Недавно, — сказал ее возлюбленный, — я помышлял оставить Оксфорд и отправиться в Австралию. Но ваше появление в моей жизни побуждает меня отбросить эту мысль и встать на путь, по которому изначально думал идти. Через год, если я получу вторую степень по классике, а я ее получу, — сказал он со свирепым взглядом, ее очаровавшим, — у меня будут неплохие шансы на место ассистента преподавателя в приличной частной школе. Через восемнадцать лет, если вести себя осмотрительно — а зная, что вы меня ждете, я буду осмотрителен, — моих сбережений хватит, чтобы открыть свою небольшую школу и взять себе жену. Конечно, благоразумнее было бы даже тогда еще лет пять подождать. Но у Ноуксов всегда была жилка безумия. «К черту благоразумие!» — так я скажу.

— Ох, не говорите так! — воскликнула Кейти, положив руку ему на рукав.

— Вы правы. Никогда не стесняйтесь меня обуздать. И, — сказал он, коснувшись кольца, — меня только что посетила мысль. Когда придет время, пусть это станет свадебным кольцом. Золото слишком броско, совсем не подходит для невесты педагога. Жаль — пробормотал он, глядя на нее через очки, — что у вас такие золотистые волосы. Невесте педагога следует… Боже мой! Серьги! Это еще откуда?

— Мне сегодня их подарили, — пролепетала Кейти. — Это подарок герцога.

— В самом деле?

— Сэр, пожалуйста, это подарок на память.

— И этот подарок на память вы немедленно передадите его душеприказчикам.

— Хорошо, сэр.

«Да уж не иначе!» — чуть было не сказал Ноукс, но вдруг для него жемчужины перестали быть безделушками конечными и неуместными — он в один миг представил их обращение торговым образом в парты, классы, классные доски, карты, шкафчики, кабинеты, гравийную площадку, неограниченное питание и особый подход к отстающим ученикам. И еще он понял, какой низкий мотив заставил его отвергнуть дар. Что может быть презренней, чем ревность к умершему? Что глупее, чем метать жемчуга перед душеприказчиками? Ведомый одной юношеской горячностью, он искал руки этой девушки и ее добился. 3aчем отступать перед нежданным ее приданым?

Он раскрыл ей свое видение. Глаза ее широко распахнулись.

— Ой, — воскликнула она, — это значит, что мы можем пожениться, как только вы получите степень!

Он ей велел не быть безрассудной. Где такое слыхано, директор в двадцать три года? Какой родитель или опекун доверит ему юнца? Помолвка должна пройти своим чередом. — И еще, — сказал он, заерзав, — вам известно, что я сегодня почти не читал?

— Вы хотите читать сейчас — сегодня?

— Не меньше двух часов. Где книги с моего стола?

Благоговейно — ибо он поистине был царем человеческим — сняла она книги с полки и положила их туда, где взяла. И не знала, что ее взволновало сильнее — прощальный его поцелуй или тон, которым он сказал, что книги его трогать нельзя, он этого терпеть не может и не собирается.

Траурные заседания на первом этаже сделались еще менее созвучны ее настроению, так что Кейти поднялась к себе в мансарду и там в темноте немного станцевала. Распахнув решетку слухового окна, она высунулась, улыбаясь и трепеща.

Императоры на нее посмотрели и изумились, увидев ее радость; увидев кольцо Ноукса у нее на пальце, захотели покачать седыми головами.

Тут она заметила что-то высунутое из окна внизу. Голова ее возлюбленного! Кейти взирала с нежностью: о, если бы можно было дотянуться до нее и погладить! Ей нравилось, что все-таки он оставил книги. Как мило быть для этого причиной. Окликнуть его тихонько? Нет, вдруг он устыдится быть уличенным в праздности. Он ее уже отчитывал за назойливость. Так что она просто молча смотрела на его голову и думала, облысеет ли та через восемнадцать лет и избавятся ли к этому времени ее собственные волосы от золотистого изъяна. А больше всего она хотела знать, любит ли он хотя бы вполовину так, как любит она.

Этот же вопрос, надо сказать, занимал и его. Нельзя сказать, что он тяготился несвободой. Он был из тех, — чья воля, если это не совсем затруднительно, не противится совести. А какое здесь было затруднение? Мисс Бэтч превосходная девушка; она в любом призвании станет достойной спутницей жизни. Ноукс перед ней всегда довольно-таки благоговел. Хорошо было внезапно стать предметом ее любви, господствовать над ней в каждой прихоти. Сделав ей предложение, он думал, что берет на себя обузу, а она оказалась рычагом. Но — любил ли он ее по-настоящему? Почему он сейчас не мог вспомнить ни ее лицо, ни ее голос, тогда как каждую черту, каждую интонацию предосудительной мисс Добсон он так ясно видел и слышал? Он не мог, как ни старался, прогнать эти воспоминания и был этому — в самом деле большому затруднению — рад; рад, хотя от этого снова погружался в презрение к себе, от которого мисс Бэтч его Избавила. Он себя осуждал за то, что жив. Он себя осуждал за измену. Но рад был тому, что не в силах забыть это лицо, этот голос — эту царицу. Она ему улыбнулась, когда одолжила кольцо. Она сказала «спасибо». И сейчас же она где-то есть, спит или бодрствует — она! сама! Коротышка задумался об этом невероятном, несомненном, волшебном факте.

С улицы раздался негромкий оклик, будто вторивший его сердцу, оклик, сошедший с ее губ. Задрожав, он посмотрел вниз и там, через дорогу, в полутьме увидел женщину в плаще.

Она — да, это была она сама — выскользнула на середину улицы, глядя на него.

— Наконец! — услышал он ее слова. Инстинкт ему велел скрыться от царицы, ради которой он не умер. Но он не мог пошевелиться.

— Или, — робко сказала она, — ты призрак, посланный мне в насмешку? Говори!