Читать книгу "Любовники смерти - Джон Коннолли"

Но это было давно. Микки гадал, сколько человек теперь хотя бы помнят, что случилось за этими стенами, а потом сообразил, что тем, кто жил здесь во времена убийства и живет по-прежнему, трудно стереть из памяти случившееся. Некоторым образом дом требовал простить его прошлое. Это было всего лишь незанятое помещение на улице, и его внешний вид красноречиво говорил о его пустоте. Для знавших его историю было достаточно одного взгляда на него, самой его непохожести на остальные, чтобы вызвать воспоминания. Для них его стены всегда будут забрызганы кровью.

Исследовав документы, Микки обнаружил, что в годы после убийства в доме проживали три разных жильца, а в настоящий момент здание принадлежало банку, который получил права собственности, когда последние жильцы отказались выплачивать взносы за ипотеку. Ему было трудно представить, почему кому-то захотелось жить в доме, где произошло такое кровавое насилие. Правда, в первое время здание, вероятно, продавали значительно ниже рыночной стоимости, и те, кого наняли, чтобы отскрести все следы убийства, хорошо справились со своей задачей, но Микки был уверен, что что-нибудь да осталось – какие-то следы испытанных здесь мук. Физические? Да. В трещинах на полу могла остаться засохшая кровь. Ему говорили, что на месте преступления так и не был найден один ноготь с пальца Сьюзен Паркер. Сначала думали, что убийца забрал его на память, но теперь полагали, что он был содран, когда она цеплялась за половицы, и завалился между ними. Несмотря на повторные поиски, его так и не нашли. Вероятно, он где-то так и лежал среди пыли, мусора и потерянных монет.

Но Микки интересовала не физическая сторона. Он побывал на многих местах убийств и научился улавливать их атмосферу. Бывали такие места, где человек, не знающий заранее о совершенном здесь убийстве, не видел ничего необычного и не ощущал никакого беспокойства. В садах, где были похоронены убитые дети, росли цветы. Детская комната маленькой девочки, покрашенная в яркие оранжевый и желтый цвета, отгоняла все воспоминания о погибшей здесь старой женщине, задушенной во время неумелого ограбления, когда здесь еще была ее спальня. Новые пары занимались любовью в комнатах, где раньше мужья забивали насмерть своих жен или женщины были зарезаны во сне заезжими любовниками. Такие места не были загрязнены насилием, которое они видели.

Но бывали другие сады и другие дома, которые уже никогда не станут теми, что раньше, после пролитой в них крови. Люди чувствовали, что что-то здесь не так, как только ступали сюда. И не имело значения, что в доме было чисто, что за садом ухаживали, что дверь заново покрасили. Нет, здесь оставалось эхо, как затихающий предсмертный крик, и оно вызывало инстинктивный отклик. Иногда эхо было столь явственным, что даже разрушение здания и постройка другого, совсем не похожего на своего предшественника, не могли справиться с оставшимся зловещим воздействием. Микки как-то посетил жилой дом в Лонг-Айленде, построенный на месте здания, в котором сгорели пятеро детей и их мать, когда его поджег отец двоих из них. Старая дама, жившая на той же улице, сказала Микки, что в ночь, когда они погибли, пожарные слышали крики детей, звавших на помощь, но жар был так силен, что спасти их не удалось. Микки помнил, что в заново выстроенном доме пахло дымом и горелым мясом. Никто из жильцов не прожил там больше шести месяцев. В день, когда он осматривал его, все квартиры были свободны.

Возможно, потому-то дом Паркера и стоял до сих пор. Даже его снос ничего бы не изменил. Кровь пропитала его и землю под ним, и воздух наполняли сдавленные кляпом крики.

Микки никогда не был в доме № 1219 по Хобарт-стрит, но видел фотографии интерьера. Когда он стоял у ворот, у него были их распечатки. Их дал ему Тиррелл, занес утром в отель вместе с короткой запиской, в которой извинялся за некоторые слова, сказанные во время встречи. Микки не знал, откуда у Тиррелла эти фото, и предположил, что он, наверное, после увольнения из департамента завел собственное частное дело на Чарли Паркера. Микки сильно подозревал, что это было противозаконно, но не собирался жаловаться. Он посмотрел фотографии у себя в номере, и даже после всего, чего навидался будучи репортером, и несмотря на знание подробностей убийства Паркеров, они потрясли его.

Сколько там было крови!

Микки обратился в риелторскую контору, которой банк поручил разобраться с продажей этой недвижимости, и сказал отвечающей за это женщине, что хотел бы купить и отремонтировать этот дом. В телефонном разговоре она ничего не сказала про историю дома, чему вряд ли стоило удивляться, и изъявила готовность показать ему помещения. Но когда спросила его имя и он сказал, ее тон изменился.

– Не думаю, что мне стоит показывать вам эту недвижимость, сэр, – сказала она.

– Могу я спросить почему?

– Думаю, вы сами знаете почему. Я не верю, что вы всерьез собираетесь ее купить.

– Как это понимать?

– Видите ли, мы знаем, кто вы такой и чем занимаетесь. Я не думаю, что показ вам помещения поможет его продать.

Микки повесил трубку. Ему следовало это учесть, прежде чем называть настоящее имя, но он не ожидал, что Паркер помешает ему таким образом. Микки думал, что это Паркер позвонил риелтору, но потом вспомнил предположение Тиррелла, что у Паркера есть покровители. Если это правда, то риелтора мог предупредить о деятельности Уоллеса кто-то неизвестный. Однако это не имело значения. Следуя своим целям, Микки был готов слегка обойти закон, и проникновение в старый дом Паркера не казалось ему тяжким преступлением, что бы ни сказал об этом какой-нибудь судья.

Он был почти уверен, что в доме нет сигнализации. Помещение слишком долго пустовало, и он не думал, что риелтор хочет, чтобы его будили среди ночи из-за срабатывания сигнализации в пустом доме. Убедившись, что на улице никого нет, Микки подошел к воротам сбоку от дома, за которыми увидел лишенный зелени двор. Он попробовал открыть их, они не шевельнулись. На мгновение ему показалось, что они заперты, но не было видно никакого запора, если только они не были заварены. Он нажал ручку и одновременно навалился всем весом на ворота. Они поддались, металлическая ручка задела бетонный столб, и ворота открылись. Микки вошел и закрыл их за собой, потом свернул за угол дома, чтобы его не было видно с улицы.

Задняя дверь имела два замка, но дерево отсырело и прогнило. Он поковырял его ногтем, и на землю упали деревянные крошки. Микки достал из-под пальто фомку и начал работать. Через несколько минут он проделал щель достаточного размера, чтобы добраться до верхнего замка. Тогда он засунул туда как можно глубже фомку и надавил вверх и в сторону. Послышался треск, и замок сломался. Он перешел ко второму замку. Дверная рама быстро треснула, и засов проломился через дерево.

Микки встал на пороге и осмотрел кухню. Здесь все и произошло. Это было место, где родился Паркер – Паркер-мститель, Паркер-охотник, Паркер-палач. До смерти своих жены и дочери он был просто еще одним чуваком с улицы: копом, но не очень хорошим; отцом и мужем, но и в этих ролях был не очень хорош; пьяницей – он не столько пил, чтобы стать алкоголиком, пока еще нет, но достаточно, чтобы в ближайшие годы выпивать все раньше, чтобы в конце концов уже начинать, а не заканчивать день выпивкой; никчемный человек, существо без цели в жизни. Потом, в одну декабрьскую ночь, на сцену вышла тварь, известная под кличкой Странник, и лишила жизни женщину и ребенка, в то время как мужчина, который должен бы был их защитить, сидел в баре, жалея себя.