Читать книгу "Наука любви и измены - Робин Данбар"

Однако затем произошла переоценка энергетических затрат, требующихся для развития большого мозга. Роб Фоули и Филлис Ли подсчитали, сколько дополнительной энергии (по сравнению с шимпанзе) необходимо для выращивания человеческого потомства. Как и можно было предсказать, исходя из факта, что человеческий мозг в три раза крупнее мозга шимпанзе, энергетические затраты оказались тоже куда существеннее. Полученные данные заставляют предположить, что эти возросшие затраты невозможно было компенсировать ни благодаря добыче мужчинами большего количества пищи, ни переходом на более калорийный мясной рацион. Оставался единственный способ – равномерно распределить их на гораздо более длительный период времени. Иными словами, проблема решалась замедлением роста и увеличением периода родительской опеки (что и наблюдается у людей).

«Собачью» модель родительской опеки поставила под вопрос и Кристен Хокс, высказав предположение, что охота на крупную дичь в племенах охотников и собирателей, возможно, никак не связана с добычей еды для семьи. Как мы уже говорили в четвертой главе, исследования охотничьей практики и у южноамериканского народа аче, и у восточноафриканского племени охотников и собирателей хадза показали, что мужчины, охотящиеся на крупную дичь, в действительности приносят домой слишком мало мяса, чтобы считать их усилия оправданными. И в любом случае всю добычу им приходится поровну распределять между всеми семьями общины. За исключением одного довольно специфического примера – инуитов (эскимосов), обитающих в арктических краях, где зимой почти нечем питаться, кроме мяса, в охотничье-собирательских обществах именно женщины добывают львиную долю калорий для прокорма семьи, занимаясь собирательством. Хокс развенчала миф о том, что целью охоты было обеспечение семьи пищей. Взамен она предположила, что, охотясь на крупную дичь, мужчины просто рекламируют свою генетическую пригодность. Еще бы: раз ты такой сильный и смелый, что не боишься охотиться на больших опасных зверей, не боишься леса, полного хищников, – значит, ты парень что надо!

Позже, изучая быт народа хадза (в Танзании), Хокс поразилась огромной роли в нем бабушек. Именно они больше всего помогают дочерям воспитывать детей. Это дало толчок идее о том, что менопауза, возможно, является приспособительной стратегией, которая позволяет женщинам переключать внимание с собственного воспроизводства на воспроизводство дочерей. Так родилась известная «гипотеза бабушек». С тех пор появилось немало данных о том, что и в аграрных обществах наличие бабушки по материнской линии (но далеко не всегда по отцовской!) позитивно влияет на количество детей, которых женщина может успешно вырастить в течение жизни. В любом случае большинство случаев взаимной помощи и поддержки при совместной заботе о детях во всем мире, в любых обществах – традиционных и современных, – отмечено среди женщин, связанных узами близкого родства. Иными словами, после того как женщина забеременела, мужчина как бы и не нужен. Растить детей гораздо лучше получается у женщин, когда они помогают друг другу. Это наглядно демонстрируют негритянские общины в США. В условиях, когда мужчины сегодня здесь, а завтра там (даже если они не погибают в войнах между наркоторговцами), женщины часто образуют совместные домохозяйства, охватывающие несколько поколений по женской линии и действующие как единое предприятие: дочь рожает новых детей, мать зарабатывает, а бабушка хлопочет по хозяйству. Мужчин в доме нет – да они и не нужны. Идеальная картина – рай, да и только!

Ну а раз мужчины не могут толком позаботиться о детях и не приносят домой вкусностей (притом что бабушки и сестры управляются с детьми гораздо лучше их) – тогда зачем людям вообще понадобилось выстраивать брачные отношения, жить парами? В самом деле, с какой стати женщинам усложнять себе жизнь и эмоционально привязываться к единственному мужчине?

Из оставшихся возможностей довод о защите от хищников можно смело отмести. Уже одно то, что люди практикуют разделение труда, при котором в охотничье-собирательских обществах мужчины и женщины добывают пищу раздельно (одни – мясо, другие – съедобные растения), свидетельствует, что страх перед хищниками вряд ли можно всерьез считать давлением отбора. Это конечно же вовсе не значит, что в традиционных обществах люди не боятся хищников. Однако собирательские группы, состоящие из одних женщин, справляются с этой опасностью вполне успешно. Как выяснили мы с Сюзанной Шульц, большинство приматов просто сообразуют размер группы с масштабом угрозы. При этом женщины способны совместно справиться с задачей ничуть не хуже мужчин. Пусть они мельче и слабее – зато женская группа может быть многочисленнее. Возможно, для одиночной самки защита самца и правда необходима (что мы видим на примере многих моногамных антилоп и приматов), однако женщины живут группами и крайне редко гуляют в одиночку. Иными словами, страх перед хищниками при всей своей эволюционной значимости никак не объясняет возникновение брачных отношений у людей.

Не выдерживает критики и гипотеза охраны партнера. У млекопитающих подобная стратегия обычно наблюдается в двух обстоятельствах. Во-первых, когда самки предпочитают (или вынуждены в силу экологических условий) пастись отдельно, а во-вторых, когда они живут большими группами и самец вынужден отгонять конкурентов от своей самки, когда она в течке. Первый случай выдвигался в качестве объяснения моногамии у мелких антилоп и у приматов (включая южноамериканских обезьян, а также азиатских гиббонов). Разумеется, тот факт, что самки кормятся в одиночку на собственных территориях, делает моногамию возможной. Однако мне удалось доказать на примере мармозеток, тамаринов и гиббонов, что самцам было бы в пять раз выгоднее (если исходить из численности потомства за год) кочевать в поисках новых самок, а не оставаться все время с одной. Разумеется, более слабые самцы при этом проиграли бы сильным, монополизировавшим право на самок, – но такова жизнь. Эволюция не слишком печется о тех, кто слабее.

Стратегия охраны партнера обычно имеет место в больших группах с таким количеством самцов, что супружеская монополия оказывается под угрозой со стороны сразу множества конкурентов. Классический пример среди приматов – бабуины и шимпанзе, и оба вида решают проблему почти одинаково: самец буквально приклеивается к самке и не отходит от нее ни на шаг, пока она находится в течке и проявляет желание спариваться. Их брачный союз редко длится дольше нескольких дней, после чего самец оставляет ее и отправляется на поиски новой самки, способной к зачатию. Ни у одного из названных видов не возникает постоянных пар – хотя изредка самки бабуинов сильно привязываются к конкретным самцам, и такие отношения способны длиться год или два. Таким образом, нам остается всего одно правдоподобное объяснение, а именно – гипотеза телохранителя, или, иначе говоря, «крыши», – для защиты от детоубийства и домогательств со стороны других самцов.

«Крыша» в разбойничьем царстве

Важно помнить о том, что по сравнению с другими приматами люди живут неестественно большими сообществами – при том что даже традиционная охотничье-собирательская община никогда не бывает сконцентрирована целиком на одной и той же территории. Обычно такое сообщество, насчитывающее человек 150, разделяется на три-четыре группы по 30–50 мужчин, женщин и детей в каждой, которые вместе кочуют в поисках пищи по территории площадью в несколько сотен квадратных километров. Состав их довольно неустойчив: время от времени отдельные семьи решают перейти в другое место, зато взамен к группе прибиваются новые семьи. В группе из полусотни человек может находиться десять-двенадцать мужчин брачного возраста. Для них всегда существует риск (даже если другие мужчины группы – ребята приличные и не станут приставать к их женам) что на стоянку забредет кто-нибудь из других групп той же общины. Как отмечает Терри Дикон в книге «Символический вид», необходим какой-то механизм, который помешал бы этим случайным гостям увести у вас супругу или вашей супруге – положить глаз на одного из чужаков. Иначе получится настоящее разбойничье царство. Что для мужчин обернется, в частности, неуверенностью в своем отцовстве.