Читать книгу "Путешествие на высоту 270 - Ахмад Дехкан"

Молодой командир, замолчав, возвращается в колонну, и я с облегчением вздыхаю.

– …Стой!.. Насер, стой!

Это кричит сзади Гасем. У некоторых раненых больше нет сил идти с нами. Я усаживаю колонну вдоль насыпи и бегу назад к Гасему. Он силой пытается поднять обессилевших раненых, один из них – тот, с обгорелым лицом. На красноте этого лица – два выпученных белых пятна. Он стонет:

– Оставьте нас… Вы идите, а мы тут будем. Оставьте меня здесь…

В это время взрывом бросает на нас целую гору песка и раскаленной земли. Мы бьемся, словно кошки, угодившие в кипяток, и, извиваясь, падаем под насыпь, втыкаясь в нее головами. Придя в себя, я вижу, что тот, кто только что жаловался, вытянулся неподвижно. Подхожу к нему и вижу, что голова его словно бы грубо отрублена неумелым мясником: шея наполовину вырвана, а из яремной вены под давлением бьет наружу теплая кровь.

Мы движемся дальше и вскоре видим торчащие из-за насыпи радиаторы санитарных машин. Подойдя ближе, я понимаю, что это то самое место, которое мы проходили в первую ночь нашего наступления: тот самый капонир, зарытый землей со всех сторон, из которого сделали полевой мини-госпиталь. А в ста метрах позади него – тот самый перекресток, где горели машины, на что я тогда обратил внимание. Теперь те, кто поздоровее, увидев санитарные фургоны, бросаются к ним бегом. Колонна наша вливается в эти окопы. И мы с Гасемом устроились в полуразрушенной ячейке. Он – совсем без сил, и я тоже не понимаю, почему меня мучает такая жажда.

* * *

…Молодой испуганный санитар смотрит вдаль и говорит нам дрожащим голосом:

– Подождите, подождите… Сейчас придет следующая машина.

Предыдущая машина была недалеко от нас, когда кто-то вдруг крикнул:

– В нее попали!

Я выглянул и увидел, что она превратилась в пылающий костер…

Молодой санитар усадил нас ждать, а сам стоит, переминается… Подходит следующая машина, водитель разворачивает ее и подает задом к окопам. Молодой санитар торопливо открывает ее дверь и бежит к нам:

– Скорее садитесь! Машина ждет.

Все раненые здесь ходячие, кроме одного на носилках. Сначала погружают его, потом грузимся мы. Молодой санитар пытается улыбаться, что у него плохо получается.

– Пусть Аллах сопровождает вас! – говорит он и захлопывает дверцу.

Через матовое стекло я вижу, как он быстро прячется в окоп. Водитель машины, обернувшись к нам, предупреждает:

– Приготовьтесь к очень быстрой езде. Дорога под плотным обстрелом.

Он – средних лет, волосы с проседью. Трогает машину. Я смотрю на того раненого, который лежит на носилках. Не знаю, куда он ранен, но он без сознания. От встряхивания на первой же выбоине он встрепенулся и начал бредить, бормоча всё одно и то же:

– Я вас перестреляю… Если хоть шаг назад ступите – перестреляю всех! Они наступают… Бегом! Наступают… Иракцы…

На миг он расширяет глаза и смотрит на меня. Его глаза так вытаращены, словно их белки хотят выскочить; это, собственно, и не белки, а очень красные, налитые кровью полушария в сетке вен и прожилок. И вновь бормочет:

– Иракцы… Дезертир!

Опираясь на руку, хочет подняться и теряет сознание. Кто-то объясняет:

– Он контужен.

Мы едем по шоссе, по обеим сторонам которого – вода. И здесь нам начинает казаться, что не только с неба, а отовсюду летит на нас смерть. Именно этот кусок земли иракцы пристреляли из всех видов оружия. Ракеты «катюш» ритмично взрываются, и их взрывы бросают вверх больших и малых рыб, так что на миг кажется: сотни игривых рыбок выпрыгивают из воды… Волны выхлестывают на шоссе, выбрасывая погибшую рыбу. Ее гнилостный запах заполняет всё. Машину резко дергает, мы хватаемся друг за друга, стараемся друг друга поддержать. К губе моей словно привязали гирю – так тянет ее боль. Водитель громко предупреждает:

– Внимание: держитесь!

Машина резко сворачивает, бросая нас всех друг на друга: объезжает воронку. Воронка, полная воды – прямо посередине шоссе. А рядом с шоссе – сожженный транспортер колесами вверх, чуть подальше – еще один горит. Видимо, его груз – боеприпасы, потому что внутри него что-то ритмично взрывается с треском. Опять водитель, нагнув голову, кричит нам:

– Внимание: опасность!

Мы инстинктивно пригибаемся. Внутри транспортера с боеприпасами гремит сильный взрыв, и сквозь заднюю дверцу санитарной машины прорываются внутрь клубы пыли. Контуженный вновь начинает бредить:

– Убили, всех убили. Они наступают… Иракцы, иракцы…

Он расширяет глаза и, лежа в том же положении, крутит головой во все стороны. Смотрит на нас, и я боюсь, как бы он не вскочил. Его взгляд словно приговаривает всех нас к высшей мере. Опять бормочет:

– Там ребята остались. Патроны кончились. Иракцы наступают на них!

Он начинает плакать. Дальше его слова для меня становятся непонятны. Приподнявшись, он осматривается и вдруг начинает биться головой о стенку машины. Пытаемся удержать его и заваливаем на спину. Он не умолкает:

– Реза, Реза, я Карим! Реза, Реза, я Карим! Мы идем в их сад, посылайте нам голубей! Слышишь? Голубей посылайте!

Водитель не отвлекается от дороги ни на что. Шоссе поворачивает, и огонь врага слабеет. А вскоре мы видим выстроенные вдоль шоссе наши орудия, стреляющие одно за другим. На миг мой взгляд поднялся к небу, и я увидел, как облака расступились и в полную силу засияло солнце. В те несколько дней, что мы были под обстрелом, я впервые обратил внимание на солнце. И я почувствовал, как мне не хватало солнечного света.

– Куда мы дальше поедем? – спрашивает кто-то водителя.

Тот, теперь успокоившийся, отвечает:

– Это шоссе Сефеви. Едем в распределительный военный госпиталь, оттуда вас пошлют в Ахваз.

Мы смотрим на окопы невдалеке от шоссе. Это те самые окопы, в которых мы ночевали. И вдруг я замечаю там толстого кадровика: он сидит возле окопа с банкой компота в руке. Пузо настолько надулось, что вот-вот лопнет. Санитарная машина быстро оставила его позади…

* * *

Нас всех загрузили в автобус со снятыми сиденьями. Тяжело раненных на носилках, а нас – просто на пол автобуса. Пол застелен пестрыми матрасами, запачканными кровью, рвотой, мочой. Когда ты на войне, когда ты ранен, не реагируешь на то, что заставило бы сморщиться человека в обычных условиях. Но на войне своя мораль. Вон бойца в конце автобуса постоянно рвет желтой жидкостью, и с подбородка его течет слюна. Он ранен осколком в живот, и от того, что он так напрягается, свежая кровь проступает сквозь бинты. Санитар, который едет с нами, ставит ему капельницу и добавляет в нее что-то из ампулы. Но состояние раненого от этого вовсе не улучшается.

Наш автобус замазан глиной для маскировки. Я чуть приоткрываю окно: мы в городе. Жадно смотрю наружу, и всё мне кажется полным новизны. Люди в одеждах разного цвета, магазины, женщины и мужчины, спокойно идущие по тротуарам.