Читать книгу "Фиаско 1941. трусость или измена? - Дмитрий Верхотуров"

Наконец, приказ об отводе не дошел до 3-й и 10-й армий, и им пришлось отступать самостоятельно. Командование 10-й армии приняло решение об отводе только 28 июня, когда дорога для отступления была уже прочно закрыта. Именно это запоздалое, неорганизованное отступление всего по нескольким дорогам, с неизбежным скучиванием войск, прямо на немецкую оборону внутреннего кольца окружения под ударами с воздуха и породило огромное количество брошенной техники, на которую теперь любит ссылаться Марк Солонин, рассказывая про «нежелающую воевать» армию.

Здесь нужно сказать, что укоренившееся представление о том, что все брошенное вооружение, техника и боеприпасы были окончательно и безвозвратно потеряны, неверно. Отмечено немало случаев, когда брошенное вооружение и боеприпасы использовались повторно. Н.К. Попель вспоминает, как они во время своего продвижения по тылам противника у Славуты наткнулись на поле боя, на котором некогда кипела схватка между немецкими танками и советской батареей 122-мм гаубиц. В этот момент немцы изготовились атаковать отряд Попеля. Однако офицеры быстро привели две гаубицы в готовность, взяли оставшиеся на позиции снаряды и прямой наводкой расстреляли немецкую мотопехоту[247]. Или другой пример. Генерал-лейтенант артиллерии И.С. Стрельбицкий вспоминал, как в феврале 1942 года 3-я ударная армия Калининского фронта наткнулась на большое кладбище техники, брошенной при отступлении. К ним подошел командир партизанского отряда майор Митрофанов и рассказал, как летом 1941 года, попав в окружение, он вместе с группой артиллеристов и местными колхозниками по ночам обходил поля сражения. Собирали и относили в леса винтовки, пулеметы, патроны, снаряды, с гаубиц были сняты замки и панорамы, которые были закопаны. Стрельбицкий решил воспользоваться тайниками и вскоре майор Митрофанов был назначен Военным советом армии командиром 609-го армейского минометного полка, сформированного из окруженцев и партизан, вооруженного спрятанным оружием. Такого оружия было столь много, что член Военного совета 3-й ударной армии П.К. Пономаренко призвал в каждой дивизии и бригаде создавать команды для сбора оружия и боеприпасов[248].

Но больше всего брошенного оружия доставалось, конечно, партизанам. Партизаны и сами собирали его на стадии формирования отрядов, а также им помогало местное население. Например, население Орловской и Смоленской областей собрало и передало партизанам 63 танка и бронемашины, 424 орудия и миномета, 536 станковых и 1563 ручных пулемета, 43 155 винтовок и автоматов, 830 тыс. снарядов и мин, 28 млн патронов. Все это оружие и боеприпасы остались после ожесточенного Смоленского сражения. Собранным оружием можно было вооружить несколько дивизий.

Конечно, стоило бы обобщить подобные факты и скорректировать цифры потерь вооружения и техники, поскольку далеко не всегда брошенное оружие терялось безвозвратно. Немалая доля его была впоследствии использована или партизанами, или частями Красной Армии.

Положение Юго-Западного фронта было намного лучше. Несмотря на сильный натиск противника, армии фронта проводили многочисленные контрудары, приведшие к целому танковому сражению в районе Луцк – Дубно – Броды. Приказ на отвод 5-я армия получила 1 июля, в момент подготовки второго контрудара на Дубно, в котором тогда сражалась группа комиссара Попеля. Приказ предписывал армии отойти на расстояние примерно 150 км до 5 июля, с темпом 35–50 км в сутки. Собственно, сложившееся положение диктовало такое решение. Немецкий прорыв, разделивший 5-ю и 6-ю армии, создавал угрозу окружения крупных группировок, в частности 6-й и 26-й армий, и требовал восстановления фронта. Стало совершенно очевидно, что задача по прикрытию границы не выполнена, а мобилизация в приграничных районах сорвана. Потому решение на отход в это время было уже обоснованным, и осуществлялось организованно, под прикрытием подвижных соединений, которые вели арьергардные бои. Однако тем не менее командование 5-й армии решило до завершения отхода, отправив пехотные соединения на восток, нанести контрудар механизированными соединениями на Дубно, который выполнялся до 11.30 утра 2 июля 1941 года[249].

Северо-Западный фронт получил приказ на отвод войск в Псковский и Островский укрепрайоны по старой границе и организацию обороны по Западной Двине 29 июля 1941 года после ожесточенного сражения за плацдарм на правом берегу Западной Двины у Даугавпилса 26–29 июня, с большими потерями с обеих сторон.

Таким образом, вовсе не Директива № 3 была причиной отхода приграничных фронтов и в особенности поражения Западного фронта. Эта директива, как уже было показано выше, сформулировала единственно доступное в сложившихся на тот момент условиях решение, а общий отход войск был результатом исхода многодневных боев. Утверждать, в стиле Виктора Суворова, что Директива № 3 и лично Жуков «подставили армию под разгром», нет никаких оснований.

Причины неудачи контрударов обычно выводятся из ошибочных решений командования, и обычно подчеркивается, что все они были плохо организованы и потому не достигли успеха. Однако и с этим мнением нельзя согласиться. Ограниченные результаты контрударов были связаны совсем с другими причинами.

Во-первых, сыграло свою роль рыхлое построение войск перед началом войны и рассредоточенная дислокация частей и соединений. В результате собрать механизированные корпуса в кулак для удара в сжатые сроки оказалось невозможным. Даже для Юго-Западного фронта, который находился в самом лучшем положении среди всех остальных приграничных фронтов, для концентрации сил требовалось около четырех суток. Но этих суток не было.

Во-вторых, сыграло свою роль численное превосходство немецких войск на направлениях главных ударов, в силу чего они всегда могли парировать контрудары частью сил, тогда как остальные силы, и в первую очередь моторизованные корпуса продолжали наступление вглубь советской территории. Скажем, против контрудара конно-механизированной группы И.В. Болдина немцы поставили в оборону 20-й армейский корпус, тогда как три остальных корпуса немецкой 9-й армии продолжили наступление. И подобная ситуация складывалась везде, во всех случаях контрударов, которые сковывали только небольшую часть немецких сил. Даже в грандиозном сражении в районе Дубно у немцев нашлись силы для дальнейшего прорыва на восток.

В-третьих, немецкие пехотные дивизии со своей противотанковой артиллерией были весьма грозным противником для советских мехкорпусов, оснащенных в основном легкими танками Т-26 и БТ, не имеющими противоснарядного бронирования, и потому могли выступать в роли заслона. Так, например, контрудар 22-го мехкорпуса в направлении Владимир-Волынского 23 июня 1941 года был парирован 298-й немецкой пехотной дивизией. Пожалуй, это единственный момент, в котором определенно сказалось оснащение приграничных мехкорпусов устаревшими танками.