Читать книгу "Мечник. Око Перуна - Вадим Долгов"

Во дворе повисло напряженное молчание. Послух, о котором говорила Елисава, попытался вскочить со скамьи и что-то выкрикнуть, но опять был осажен мощной ладонью дюжего тиуна. Сжав в тонкую полоску губы, он посматривал на княжну колючим взглядом.

– Врет он и о Предславе, – спокойно продолжала княжна. – Я навестила болящую, осмотрела ее раны. В мальце том, – она кивнула в сторону Доброшки, – ни росту, ни силы не хватит так ударить: сначала в глаз, а потом – в самое темечко. Пока женщина без чувств, но я приставила к ней своего лекаря-сирийца. Он большой мастер – авось и милует Бог, поправится Предслава ваша. Сын ее и впрямь сильно напуган. Лекарь дал ему сонного настоя. И он спит сейчас. Сириец сказал, что проспит он не меньше суток. Потом попробуем поговорить с ним еще раз, но уже сейчас понятно, что вряд ли отрок мог так сильно, до немоты, напугать мальчика, да еще бывшего холопа, который всякого в жизни насмотрелся.

Ярослав еще раз пристально посмотрел на послуха и сделал легкое движение рукой. Двое мечников подошли и встали около послуха – не сбежать. Тот, тоскливо взглянув по сторонам, осел на лавке, как сдувшийся пузырь.

Елисава между тем подошла к Илье и взяла своей тоненькой ручкой его тяжелую мозолистую руку, повернула ладонью вверх и положила пальчик на пульсирующую голубую жилку на запястье.

– Отвечай, воин, – Елисава пристально смотрела Илье прямо в глаза, – только быстро: сколько лет ты воевода в Колохолме?

Илья посмотрел на княжну недоверчиво, но руки не отнял. Ее глаза заворожили.

– Да уж вот лет пять как…

– А до этого где жил?

– В Киеве жил, в Доргобуже несколько лет, в Новгороде бывал.

– А скажи мне, Илья, кто был в Киеве тысяцким пять лет назад?

– Боярин Вышата, кто ж еще…

– Сколько в Киеве башен в киевском детинце?

– Да не помню уж точно, вроде двадцать одна. – Илья поморщился. – Может, за пять-то лет больше стало, не знаю я, княжна.

– Хорошо. Это не горе, что не знаешь. Теперь быстро отвечай: сколько башен в Колохолме?

– Пять! – На сей раз Илья выпалил незамедлительно.

– Где измарагды?

– Не знаю, княжна, у воров, должно быть.

Елисава отпустила руку Ильи. Развернулась к княжескому помосту и сказала твердо:

– Он не врет.

– Я знаю, Елисава, – Ярослав по-прежнему говорил негромко, – твой лекарь-сириец обучил тебя многим хитростям. Но можешь ли ты поручиться за свои слова? Что ты там в глазах у этого косматого медведя высмотрела?

– Высмотрела, что не врет. Вполне достаточно. Помнишь ли, как я на тебе, отец, это мастерство испытывала? Много ты смог утаить?

Лицо князя оттаяло, расцвело мягкой, слегка смущенной улыбкой:

– Помню-помню. Хорошо. Веришь ты, поверю и я. А что с Харальдом? Может, ты и на нем свое художество попробуешь?

– Нет, с ним не получится. – Елисава усмехнулась, задорно взглянув на варяга.

Харальд устроился на своей скамье как персидский падишах на троне. Золотой плащ его и бархатные штаны были местами испачканы в грязи, но это его нимало не волновало. Казалось, он не вполне понимает, что идет суд и сейчас решается его судьба. Конунг не сводил с княжны влюбленных глаз.

– Смысл этого умения в том, чтобы слушать, как сердце у человека бьется, как зрак играет. Следить, не собьется ли дыхание, не выступит ли пот. Знаете, если человек врет, маленькая бисеринка пота может стоить ему головы. Человек может руководить своими руками и ногами. Может усмирить даже сердце, но вот пот… Если человек врет, его тело всегда по Божьей воле выдает его.

А если я за руку нашего храброго Харальда возьму да еще и в глаза начну смотреть, он огнем сгорит. Вон как зыркает, любовью, бедняжка, весь пылает. И тут уж правду ото лжи трудно будет отличить.

Да и нет нужды: раз добрые люди из славного города Колохолма к разбою и грабежу отношения не имеют, значит, и князь варяжский, на ладьях которого они прибыли, не виноват.

Князь удовлетворенно кивнул и крикнул через плечо:

– Малюта!

На окрик из-за высокой спинки княжеского престола вышел тиун в длинной кожаной свите, с золотой гривной на шее и длинным мечом на боку.

– Этих, – князь указал на колохолмцев, – освободить и препроводить вместе с князем варяжским Харальдом ко мне в покои. А этого, – князь кивнул на послуха в войлочном колпаке, – в поруб и допросить с пристрастием.

Тиун поклонился князю и взглянул на сжавшегося на лавке послуха с плотоядной улыбкой:

– Все исполним, великий княже, не беспокойся.

Побежали по двору проворные служки в льняных рубахах. Пленников расковали, повели умываться. Все пришло в движение, князь встал с престола, блеснула золотая заколка, плащ взвился от налетевшего ветерка. Дружинные вои взяли князя в плотный, отсвечивающий сталью и золотом круг, и уже через мгновение князь скрылся за воротами судебного двора.

Доброшка растер затекшие после кандалов руки. После того как гроза как будто пролетела, сразу проснулись все желания: захотелось есть, пить, а пуще того захотелось опрометью мчаться туда, куда, говорят, даже короли пешком ходят – на двор, за кусты, отлить накопившуюся в организме «желтую водичку».

Доброшка огляделся, увидел приоткрытую калитку, спешно покинул судебный двор, спустился по узкому проходу в небольшой садик, примыкавший к крепостной стене, и там с наслаждением освободился от накопившейся влаги. Когда же он вернулся назад, то калитка, через которую он выбрался наружу, оказалась закрыта.

Попытка поднажать плечом ни к чему не привела – дверь не сдвинулась ни на вершок. Закрыто было плотно изнутри. Это обстоятельство было неожиданным и неприятным – разлучаться с друзьями не входило в Доброшкины планы. Однако по зрелом размышлении Доброшка решил, что это горе – не беда: «Подожду внизу». И он пустился вприпрыжку по тому самому узкому проходу, которым один раз уже пробежал. Выйдя в давешний садик, Доброшка остановился. Куда идти дальше, было непонятно. Покрутившись пару минут на месте, он наконец определился и уверенно стал спускаться вниз по склону вдоль крепостной стены, сбивая поздние одуванчики подобранной веточкой.

Однако саженей через пятьдесят дорогу ему преградил высокий тын, который вплотную был пристроен к высокой и длинной хоромине без окошек, служившей, видимо, складом. Доброшке пришлось огибать неожиданное препятствие. За хороминой опять начинался тын, сделанный из толстенных заостренных бревен – не перелезешь. Доброшка решил сменить направление и стал взбираться по дорожке вверх. Это уже была жилая часть княжеского холма. По сторонам высились сложенные из громадных бревен хоромы княжеских бояр и воевод. Остроконечные крыши теремов уходили в самое небо. Нарядные храмы, сложенные из красного кирпича, пылали на солнце золотыми куполами.

Стали попадаться прохожие. Княжеские кмети в кольчугах и при мечах, мелкие торговцы, таскавшие свой нехитрый товар в берестяных коробах, обычный городской люд. Наконец дорожка вывела его на площадь, на которой расположился небольшой рынок. От площади отходило пять улиц. Доброшка двинулся по той, которая, как ему показалось, должна была вывести его к постоялому двору, на котором остановилась колохолмская дружина. Однако улица эта уткнулась после пяти или шести изгибов в непролазный тын. Направившись обратно, Доброшка несколько раз сворачивал в проулки, но тропинки либо возвращали его на те места, которые он уже проходил, либо утыкались в чей-нибудь двор.