Читать книгу "Великая война России - Вадим Кожинов"

Но вот только что вышло в свет тщательное статистическое исследование о наших боевых потерях (Гриф секретности снят. — М., Военное издательство, 1993), где приведены сведения о жертвах всех отдельных сражений Великой Отечественной войны. И выясняется следующее.

В ходе возглавленного Г.К. Жуковым мощного контрнаступления под Москвой (5 декабря 1941 — 7 января 1942 гг.) потери были, конечно, громадными. Погибли 139 586 человек, что составило 13,6 процента от общего количества участников сражения (1 021 700 человек). Но в то же самое время на юге осуществлялась (25 декабря 1941 — 2 января 1942 гг.) Керченско-Феодосийская десантная операция, и из 82 500 ее участников погибли 32 453 — то есть 39,3 процента! Наступление это, которым руководил ровесник Г.К. Жукова генерал-лейтенант Д.Т. Козлов, было, разумеется, гораздо менее важным и по замыслу, и по результатам, чем контрнаступление под Москвой, но, оказывается, жертвы — относительно общего количества сражавшихся солдат и офицеров — почти в три раза(!) превышали жертвы Московской стратегической наступательной операции…

И еще одно сопоставление — из времени конца войны. 13 февраля 1945 года завершилась Будапештская стратегическая наступательная операция, которой командовал маршал Ф.И. Толбухин. В ней участвовало 712 500 человек, из которых погибло 80 026 человек, то есть 11,1 процента всех участников. А 16 апреля 1945 года началась возглавленная Г.К. Жуковым Берлинская стратегическая наступательная операция. В ней приняло участие 1 906 200 человек, а погибших было 78 291 человек — то есть 4,1 процента, — опять-таки относительно почти в три раза (точно — в 2,7). меньше, нежели в Будапештской и меньше даже в абсолютных цифрах (78 и 80 тысяч)!

А речь ведь идет о тех двух грандиознейших наступательных сражениях, которыми Г.К. Жуков руководил полновластно. Таким образом, чисто клеветнический характер «обвинений» великого полководца в чрезмерности боевых потерь очевиден и неоспорим. Беспристрастные цифры свидетельствуют, если уж на то пошло, как раз о противоположном, — о том, что Г.К. Жуков умел обойтись наименьшими из возможных потерями.

Впрочем, хватит о клеветниках…

Многие помнят, что Г. К. Жуков родился 19 ноября (по новому стилю 1 декабря) 1896 года в деревне Стрелковке Малоярославецкого уезда Калужской губернии. Но едва ли многие задумывались над тем, что новорожденный получил имя замученного в 303 году и причисленного к лику святых прославленного древнеримского полководца, известного как Георгий Победоносец и — в крестьянской памяти — Егорий Храбрый. 26 ноября (9 декабря) Русская церковь отмечает годовщину освящения храма великомученика Георгия, воздвигнутого еще в середине XI века князем Ярославом Мудрым (его христианское имя — Георгий), а в народной памяти к этому дню приурочено «Чудо о змие» — один из подвигов Егория Храброго, спасшего соотечественников от пожиравшего их зловещего гада.

По всей вероятности, будущий полководец был окрещен с именем Георгий именно 26 ноября. И невозможно усомниться в том, что и родители, и, позднее, он сам ясно понимали значение имени Георгий, ибо предание о его носителе жило не только в церковных службах, но и непосредственно в крестьянском обиходе. Знаменитый собиратель народного творчества, сподвижник Петра Киреевского, П.И. Якушкин записал с голоса крестьянина «Стих о Егории Храбром» всего в нескольких десятках километров от родной деревни Г. К. Жукова — в одном из селений Лихвинского уезда той же Калужской губернии (ныне — Суворовский район Тульской области).

Не исключены сомнения в глубокой существенности избранного для будущего великого полководца имени. Мало ли, мол, кого назвали Георгием-Егором? И не является ли пустой мистикой это связывание имени и человека? Однако в сознании и поведении людей такого масштаба, как Георгий Константинович Жуков, никогда не господствует случайность и произвольность; их устремление к жизненной цели (пусть даже не до конца осознаваемое) изначально и всеопределяюще. И, как мы знаем, не достигнув еще и двадцати лет, Георгий Жуков уже носил на груди два Георгиевских креста и имел немаловажное тогда звание старшего унтер-офицера.

Судьба полководца широко известна и из его собственных «Воспоминаний и размышлений», и из ряда его жизнеописаний. Но не всем попали в руки опубликованные в различных изданиях рассказы самых разных знавших Г.К. Жукова людей и их записи бесед с ним. Фрагменты таких рассказов и записей, каждый из которых имеет свой особенный, но, как представляется, бесспорный интерес, «Наш современник» предлагает своим читателям.

В этих фрагментах как бы пунктиром очерчены этапы жизни Георгия Константиновича, беглыми, но подчас яркими штрихами воссоздается его характер и облик. Особенное внимание уделено роли полководца в Московской битве конца 1941 — начала 1942 годов и осуществленной им поистине великолепной подготовке к сражению на Курской дуге летом 1943 года (после этой победы наша армия уже только наступала).

Георгий Жуков навсегда заня^ свое место в ряду немногих бессмертных имен: Святослав, Александр Невский, Дмитрий Донской, Дмитрий Пожарский, Александр Суворов, Михаил Кутузов… И потому каждая подробность его жизни принадлежит Истории.

О доблести, о подвигах, о славе…

Впервые опубликовано: О доблести, о подвигах, о славе…: [Диалог: В. Кожинов — А. Михайлов]// Лит. газ. — 1980. — 6 авг. — № 32.

В. КОЖИНОВ. Майские номера всех наших литературных журналов ясно свидетельствуют о том, что тема Великой Отечественной войны живет в наши дни, в 35-й год Победы, полной и напряженной жизнью. В Воронов, например, пишет на страницах «Октября», что ныне можно даже «говорить о начале нового периода в литературе о войне», которому присуще включение нравственных проблем человеческого бытия в «широкую систему исторического отсчета, в масштабную картину народного существования».

Ал. МИХАЙЛОВ. Имеются и другие точки зрения…

В. КОЖИНОВ. Совершенно верно. В прошлом году, скажем, Ю. Кузьменко в «прогнозирующей» статье «В конце века» безоговорочно заявил: «…нет оснований думать, что… литература поднимется на качественно новый уровень в художественной разработке военной темы». Сразу же скажу, что я решительно не согласен с этим «прогнозом». Думаю, что в литературе о Великой Отечественной войне, и в частности в поэзии, о которой мы решили с вами, Александр Алексеевич, побеседовать, главные достижения — впереди.

Ал. МИХАЙЛОВ. Вы хотите сказать, что вас не удовлетворяет то, что написано поэтами фронтового поколения?

В. КОЖИНОВ. Не то чтобы не удовлетворяет. Но, по-моему, наша поэзия только начинает ныне осознавать свою задачу во всем ее грандиозном масштабе.

Ал. МИХАЙЛОВ. А фронтовое поколение, что же, не поднялось до уровня художественного освоения этой темы?

В. КОЖИНОВ. В известном смысле — нет. Если вести речь, так сказать, о конгениальном освоении. Ибо для того, чтобы осмыслить национальную и всемирно-историческую эпопею этой войны во всем ее размахе и глубине, должно пройти немало времени. Это, кстати, подтверждает и наша классическая литература.