Читать книгу "Свои - Валентин Черных"

Я тогда многого не знал. Верил в справедливость, в незыблемость строя, порядка и правил, которым следовали все. Я, как и миллионы, не мог даже предположить, что система может рухнуть в три дня. Как потом выяснилось, эту возможность не просчитывал никто, даже Центральное разведывательное управление Америки. Может быть, от комплекса неполноценности я и сам не очень верил в свои актерские возможности, и Классик все четыре года обучения в институте использовал меня в учебных спектаклях только в эпизодических ролях, внушая, что я актер не для главных ролей, что я середняк. Я даже не мечтал однажды сыграть главную роль и получить главный приз в Каннах, Венеции или Берлине. Был еще «Оскар», приз Американской академии кино, но советские фильмы за последние двадцать лет не проходили даже номинации, когда из пяти лучших зарубежных картин, снятых не на английском языке, отбирали одну, самую достойную.

После возвращения в Москву из Пскова я сходил на почту. В моем ящике, который я абонировал, оказалось два письма: от матери, с опоздавшими новостями из Красногородска, и из Госкино СССР. Я впервые получал письмо из правительственного учреждения, в котором сообщалось, что фильм «Иду на Вы» киностудии «Мосфильм» выдвинут на Всесоюзный кинофестиваль, который состоится в Алма-Ате, и что я включен в делегацию.

Я получил билеты и деньги, вылетать надо было только завтра.

У женщин интерес следить за модой закладывается, вероятно, с пеленок, когда девочку одевают в яркие одежды, ей тем самым внушают, что она должна нравиться всем, и внушают ей постоянно.

Я всегда носил недоношенное двоюродными братьями матери. Она перешивала мне брюки, суживая и укорачивая, из пиджаков кроила курточки, покупались только ботинки: у дядьев были крупные ноги, да и обувь они чинили по многу раз, а выбрасывали, когда нельзя было носить не только по мокрому, но и по суху. Наверное, моя страсть к костюмам зародилась еще в детстве.

Из Германии я привез свитера, светлый костюм из плащевой ткани, брюки и куртку со множеством карманов, были у меня и два вполне приличных пиджака на каждый день — когда Альтерман работал еще в комиссионном магазине, теперь он снова работал в Управлении торговли, но уже не просто одним из заместителей, а первым заместителем.

Я не знал, какую одежду носят актеры на фестивалях, но по телевизору знаменитостей показывали в вечерних костюмах с галстуками-бабочками.

Афанасий, уезжая на фестивали, брал смокинг и не меньше трех костюмов. И он, наверное один из немногих режиссеров, имел свой смокинг: режиссеры, чьи фильмы выставлялись на зарубежных кинофестивалях, обычно брали смокинги в костюмерных киностудий.

Как всегда в экстремальных ситуациях, я решил посоветоваться с Альтерманом.

Мне повезло, он оказался в своем кабинете в Управлении торговли. Я изложил ему суть проблемы.

— Перезвони через полчаса, — сказал он.

Я перезвонил.

— На кинофестивалях стиль одежды самый свободный, — сообщил он. — Знаменитости могут позволить себе все, но вечерний костюм, не обязательно смокинг, желателен, особенно на правительственных приемах. Республиканское руководство такие приемы делает обязательно. И на открытии, и на закрытии кинофестиваля. Записывай телефон.

Зная четкость Альтермана, я заранее приготовил ручку и записную книжку. Он продиктовал номер телефона и пояснил:

— Это сотая секция ГУМа, где одевается номенклатура. Попросишь Веру Ивановну. Крашеная блондинка, обычно в голубом костюме или платье. Она назначит тебе время и встретит, вход в секцию по особым пропускам. Дашь ей сверху сто рублей.

— Возьмет? — спросил я.

— Конечно. Номенклатура, которую они обслуживают, никогда лишнего рубля не дает. А им тоже надо подрабатывать. Твои размеры я сообщил. Удачи. Не получишь приза, не переживай. На фестивале, как на Олимпийских играх, главное — не победить, а участвовать.

Я позвонил Вере Ивановне, мы условились, когда она выйдет встречать. До встречи у меня оставалось больше часа, я доехал до сберегательной кассы и снял деньги с запасом, не зная, какие траты меня ждут, но запас карман не тянет, я об этом помнил всегда.

Сотая секция оказалась ГУМом в миниатюре.

Сейчас, анализируя прошлое, понимаю, что большую часть своей жизни я прожил в системе абсолютно извращенной, но четкой и понятной. Каждый мог иметь только самое необходимое. Более лучшее, интересное, да и просто лишнее доставали через знакомых, поэтому выстраивались цепи, которые замыкались на продавцах одежды, парфюмерии, мяса, фруктов, на аптекарях, врачах, портных, слесарях станций технического обслуживания, работниках ЦК партии, судов, милиции. У Афанасия в его записной книге было несколько тысяч телефонов. В этой системе жили миллионы.

Но была и другая, номенклатурная система, со своими магазинами-распределителями, со своими больницами, аптеками, где все стоило дешевле и было лучшего качества. Система имела свои разветвления. Районная номенклатура пользовалась минимальными преимуществами, чем выше чиновник занимал пост, тем больше было привилегий.

Пока я в эту систему с помощью Альтермана попал с черного хода. Я купил темный вечерний костюм, сшитый в Италии, легкий, удобный. Костюм мне подобрали быстро, моя, пока еще стандартная, фигура не доставляла хлопот ни мне, ни продавцам. Еще я купил белый джинсовый костюм бразильского производства, несколько рубашек и вышел из магазина настолько загруженный пакетами, что пришлось взять такси. В такси я ездил только при чрезвычайных ситуациях, считая, что бессмысленно платить пять рублей, если можно доехать за пять копеек. Эта привычка настолько закрепилась, что сейчас, когда я — обеспеченный, а как многие считают, богатый — еду в такси, то машинально поглядываю на счетчик, отмечая быстро набегающие рубли.

Человека даже не надо тестировать: если он следит за счетчиком, значит, он долго был бедным, или военным, или чиновником — их возили на машинах бесплатно, и платить за свой проезд они отвыкли.

Во всем мире одежда и аксессуары дают первичное представление о человеке, о его стоимости. Я был абсолютно убежден, что истинная значимость человека к его одежде не имеет никакого отношения, но сегодня я, как и все, составляю первичную калькуляцию стоимости собеседника. Костюм может быть и от Киндзо, и от Валентино, и от Босса, и даже от нашего Кейвина Кляйна. Человек, который может позволить костюм за пять тысяч долларов и часы хотя бы за тысячу, вызывает доверие. Можно, конечно, ошибаться, сегодня много подделок, но наметанный глаз определяет фуфло.

Советские носили стандартные костюмы, отдавая предпочтение импорту хотя бы из Восточной Европы. И опытный человек, зная мою любовь к костюмам, тоже, наверное, определял, что костюм для меня был мечтой, первый свой костюм я надел на выпускном вечере в средней школе. И моя любовь к джинсам, джинсовым и кожаным жилетам — это все из детства, я ношу их потому, что недоносил в детстве.

А пока я ехал на второй в своей жизни кинофестиваль. Автобус отходил от Дома кино. Когда я вошел в салон, на меня обратили внимание, особенно женщины. Наверное, я хорошо смотрелся в белом джинсовом жилете, голубой рубашке. Я редко позволял себе голубое: после перенесенного в детстве туберкулеза кожа у меня была бледной, а от усталости даже серой. Я многое перенял от Афанасия. Я еще не мог позволить себе выезжать зимой в горы, когда при ярком зимнем солнце загораешь за несколько дней, но я и в Москве не пропускал ни одного солнечного дня. В общежитии, надев теплую куртку, я часами сидел на лоджии, а чаще шел на сельскохозяйственную выставку рядом с институтом, выбирал скамейку на солнечной стороне и сидел, подставив лицо солнцу.