Читать книгу "Все мужчины ее жизни - Ника Сафронова"

– Спасибо, ты тоже. Бороду, смотрю, отпустил. Тебе идет…

Жестом бывшей супруги я пощупала густую темно-русую растительность на физиономии Шурика. Он воспринял это как должное. Не шарахнулся, галантно пропустил меня вперед и снова закрыл парадную дверь на ключ.

Пока поднимались по лестнице, Кощей доложил:

– Хорошо, что ты еще вчера позвонила. Я успел оповестить команду. Все уже ждут наверху.

– Супер! Умница Шурик, – похвалила я, хотя данный факт был мне абсолютно безразличен.

Однако уже через минуту я не пожалела, что группа собралась в полном составе.

Во-первых, Саня на этот раз гордо восседал за ударными и при виде меня отбил приветственную дробь.

Во-вторых, Курчавый с поклоном поднес мне экстравагантную розу.

И в-третьих, сам Кощей, улучив момент, незаметно провел мне ладонью по заднице. А это значит, что при иных обстоятельствах парень был бы не прочь поразвлечься.

– Ну что ж, господа, – сказала я, бросив на сластолюбца строгий взгляд, – рада вас всех видеть.

– Oui, madame, ce’st l’amour partage’ (Да, мадам, эта любовь взаимна), – выступил вперед Кучеряшка, отвечая сразу за всех.

Саня на это выставил костлявый палец и издал знаменитый вздох умирающего, пытаясь поднять товарища на смех. Но тот его осек, интеллигентно поведя подбородком:

– Будет тебе, Искандер, устраивать балаган. Здесь собрались приличные люди.

Кощей, протиснувшись между барабанами, подобрался к своему инструменту. Буркнул что-то невнятное бас-гитаристу, который за все это время не проронил ни слова, и они принялись на разные лады дергать струны. Пока они настраивались, лидер группы прислушивался к звучанию, не проявляя ко мне ни малейшего интереса. Потом, как будто впервые увидев, сказал:

– Да ты, может, присядешь уже куда-нибудь?

– Погодите! – наконец, сообразила я. – А что мы сейчас собираемся делать? Я вообще-то пришла рассказать вам о ток-шоу. Остается менее двух недель, и нам не мешало бы как следует подготовиться.

– Так мы и собрались здесь для этого, – парировал Шурик. – Я хочу выступить в передаче со своими новыми песнями. Ты их еще не слышала. Вот поэтому садись – и сейчас будешь слушать.

– Ничего подобного! – категорически возразила я. – Слушать будешь ты. И не только слушать, но и делать, как я скажу…

Я заметила, что при этих словах лица трех участников коллектива перекосило ужасом, а сам Кощей, подбоченившись, с любопытством уставился на меня.

– Так вот, – продолжила я, – в ток-шоу ты будешь исполнять только лирику. Шурик, запомни! Только лирические композиции! Свою миссию проповедника оставь, пожалуйста, до лучших времен. Когда публика тебя примет и полюбит, тогда ты сможешь исполнять что угодно, хоть «Варшавянку». Но до тех пор ты не должен выступать в непопулярном жанре. Иначе аудитория нас освищет и сотрет в порошок. Понимаешь? Я могу рассчитывать на твою сознательность?

На физиономии Кощея вот уже несколько секунд блуждала гнусная ухмылочка. Теперь она стала еще очевидней.

– Да я вообще очень сознательный, – начал пританцовывать он (при этом у Сани почему-то запрокинулась голова и началось обильное потоотделение), – и с большим пониманием отношусь к тому, когда моим песням наступают на горло. И когда говорят, что все мое творчество – полное говно…

– Нет, погоди минутку…

– А еще я понимаю, что каждая телка пытается учить меня жизни…

«Так, так, так, – запаниковала я, – сейчас он окончательно выйдет из-под контроля. Судя по тому, как Кучеряшка пытается укрыться за шкафом».

– Шурик! – топнула я ногой. – Прекрати немедленно! Что ты несешь? – В порыве я схватила его за плечи. – Ты послушай меня! Если бы я считала твое творчество этим самым, я бы с тобой ни за что не связалась! Уж кто-кто, а я-то как раз считаю тебя гениальным поэтом. И верю, что в скором будущем ты обретешь признание миллионов. Но пойми, начинать нужно с того, что попроще. С приятной мелодии, с легкодоступного текста. Люди же обленились, они не хотят задумываться над смыслом. Они хотят развлекаться. Для того чтобы заставить их думать, ты должен приучить их к мысли, что тебя нужно слушать.

Глаза Кощея, поначалу недобро вспыхнувшие, погасли. Он опять натянул на лицо глумливую маску.

– Ты такая красивая, когда возбуждаешься.

Позади меня послышались облегченные вздохи и какая-то суета. Это, видимо, коллектив вылезал из укрытий.

Когда кризис окончательно миновал, я стала знакомить Кощея с его легендой. Теперь я уже тщательно подбирала слова, не давила, и строптивец слушал меня почти с интересом. Только время от времени выглядывал в окно, как бы обозревая свои владения.

К обеду мы уже полностью подготовили план выступления. Во всяком случае, каким оно виделось мне: что надлежит говорить лидеру группы, какой репертуар ему исполнять и какими фразами отбалтываться в случае затруднений. Причем Кощей так и норовил проявить живость ума. Вместо моих нейтральных реплик, вроде «подискутируем позже», он предлагал, например, такую: «Закрой пасть – паркет поцарапаешь».

Да, заставить его плясать под свою дудку было так же не просто, как и объездить молодого дикого жеребца. Ну и что с того? Тем интересней. Вот такой у меня исходный материал. Зато после моей обработки он станет как шелковый. Нужно только сперва чуть-чуть его отогреть. А потом лепи из него, словно из глины, сколько душа пожелает.

Я так и видела наш небывалый успех в Амстердаме, Париже, Венеции… Объятия, поздравления, закулисная суета. Эти четверо музыкантов становятся моей настоящей семьей. Мы живем и работаем вместе двадцать четыре часа в сутки. У нас нет ни минуты в жестком графике концертной программы. Потом перерыв. Мы ложимся на дно. Записываем новый альбом. Нервный Кощей закрывается в комнате. И мы все ходим по струнке перед этой запертой дверью…

Объятая мечтами, я со слезами умиления слушала, как моя пока еще недозревшая «глина» репетирует лирику для выступления на ток-шоу.

Кощей, кажется, и сам не на шутку распереживался. Срывающимся от чувств голосом выводил:

Не для молитвы ты скрестил трепещущие длани,

И, крест неся в душе своей, ты так далек от веры.

Ты ищешь ту, что миром твоим станет,

Туманную звезду, зовущуюся верой…

Саня исступленно лупил в барабаны. Я еле успевала отслеживать, как бегают его палочки. Два удара, четыре, снова два, снова четыре… Как только он не сбивается?

Потом на шаг вперед выступил Кучеряшка.

Мелодия саксофона вылетела в окно и полилась над Арбатом, над фонарями, над головами художников и прохожих, которые сразу же стали оборачиваться на звук, так что через несколько минут внизу уже собралась небольшая толпа.

Моя память на этой печальной волне повернула обратно – в Лондон. Вспомнился заключительный вечер. Я и Арсен стоим, обнявшись, у большого стекла. Нас поднимает все выше и выше, и панорама города становится как на ладони. Теперь выражение «лондонское око» становится очевидным. Где-то на заднем плане бьется в истерике боящаяся высоты Дорохова. Ее прижимает к себе смеющийся Руслан. Как же было здорово! Какая щемящая ностальгия.