Читать книгу "Разведотряд - Вячеслав Демченко"

— Ну, Гитлера не хаял, но и не хайлял…

— Чего?! — раздраженно переспросил Новик.

— «Зиг хайль», в смысле… — уточнил Войткевич, — не кричал.

— Хватит, а?

— Хватит, — легко согласился Яков и мгновенно посерьёзнел, словно сменил терракотовую маску в античной драме. — Он сказал, что всё мы это зря и напрасно, потому что они уже знают про подземный ход… — Войткевич мотнул головой на провал за плечом и, потеснив Новика, плюхнулся животом на стол, заставив того удивленно повести бровью. — Знают, что мы здесь, и найдут с минуты на минуту… — Он, кряхтя, достал из-за стола картину с дореволюционным Аю-Дагом и соответствующим пароходом. Закрыл ею провал в панелях, поставив картину на попа, и пояснил: — Так минутой позже… Найдут и примерно расстреляют… — договаривал Войткевич, уже направляясь к окну, где по-прежнему караулил Колька Царь, заметно мрачнея и каменея, по мере того как двор усадьбы наполнялся суматохой розысков. Если чёрные фигурки эсэсовцев втянулись в подъезды усадьбы, то мышиного цвета «фельдполицай» рассыпались цепью по парку, с мышиным же проворством.

— А вот если мы проявим благоразумие и сдадимся, — указал дырчатым стволом ППШ за окно Яков, — то он замолвит за нас словечко и тогда самая страшная пытка, которая нас ждёт — пить их отвратный эрзац-кофе в доброжелательной беседе с гауптштурмфюрером Бреннером. — Не удержался-таки Яков от иронии, но добавил уже безо всякой: — Во что лично я не верю…

Впрочем, Новик не заметил его варьирования тоном, не обратил внимания. Его внимание привлекло другое. Картина…

Высокий лоб лейтенанта смяли морщины недоумения, надвинув чёрную чёлку на глаза. Картина, которую, как думал Новик, Войткевич прятал от взрыва, была исполосована ножом, но не беспощадно и зло, как могло показаться на первый взгляд…

Да и показалось, пока Саша не высмотрел случайно прорез, который, несмотря на глубину, не развалил холст на лохмотья, а будто бы акцентировал внимание именно на себе — небольшом прорезе, величиной с ладонь — и оттого ещё более странном. Все остальные разрезы были нанесены наотмашь, прямые или дугой, самый кудрявый — зигзагом, но не этот. Этот был как бы петлёй с разведёнными вниз концами. Кто станет в сердцах вымалёвывать такую хитрость?…

Хотя и в этом случае Сашу удивил бы только вандализм, явно не свойственный Войткевичу. Но… Но именно такую «петлю» он видел только что на медальоне тиснения чёрной папки из сейфа: «Deutsches Ahnenerbe» — «Наследие германских предков». Там она захлёстывала обоюдоострый тевтонский меч. Теперь и другой знак, рядом (в том, что это именно знак, старший лейтенант теперь ни на мгновенье не сомневался), стал заметен. То ли типографская звёздочка, то ли снежинка… И уж точно не буква «Ж», на которую она больше всего похожа. Этот знак стоял подле «петли», ближе к вершине горы кисти Лагорио, покрытой осенне-багровым закатным лесом…

Новик перевёл хмурый взгляд на Войткевича. Тот невозмутимо закуривал у окна, даже не пытаясь скрыться за шторой.

— Возвращаться подземным ходом нам не с руки, — будто почувствовав взгляд старшего лейтенанта, обернулся он. — Ход теперь для нас — мышеловка или станет мышеловкой для ребят… — кивнул Яков на картину, имея в виду разведчиков, которые уже уволокли «языка» в подземелье. — Если, конечно, мы или боцман сейчас не отвлечём фрицев на себя.

— Что ты предлагаешь? — как-то не сразу отозвался Новик, сгоняя со лба угрюмую морщину недобрых предчувствий.

— Прорываться к боцману и войти в ход на последнем участке, в беседке с гипсовой дояркой. Дождаться там ребят с «языком»… Или уже встретиться с ними… — подумав, уточнил он. — И всем вместе выйти за парком. Только надо рвать всё по дороге к чёртовой матери, чтобы фрицы так и не поняли, откуда мы взялись и куда провалились.

Не дожидаясь решения старшего лейтенанта, Войткевич вернулся к подземному ходу и, пригнувшись, гаркнул во мрак:

— Громов!

— Га-а?!.. — гулким далеким эхо отозвалась чёрная глотка подземелья.

— Не жди, рви! Встреча у бабы! — только теперь Войткевич удосужился, высунув голову обратно, вопросительно взглянуть на старшего лейтенанта, руководителя всё-таки операции.

«Если немцы про ход знают… — мучительно поморщился тот. — А похоже, что знают. То ловушка скорее всего действительно, ждёт там, в подземелье. Как ни крути, а прорваться поверху шансов и впрямь больше… — Новик испытующе уставился на морпеха. — Если, конечно, не будет ещё каких-нибудь неприятных сюрпризов».

Но физиономия Войткевича, как уже заметил Саша, в такие минуты становилась особенно безмятежной, можно сказать, злокачественно невинной, как у гопника при виде милицейской облавы. Поди разбери, то ли гражданин честно спёр жменю семечек у бабки, то ли зарезал её, к чертовой матери, за ту же жменю…

— Ладно! — Новик выдернул из ячейки подсумка немецкую гранату в косой насечке стальной рубашки и принялся откручивать колпачок чеки с длинной деревянной рукоятки.

Этих секунд хватило подумать: «С кем бы и в какую игру и ни играл ты, Яков Осипович, с нами ли, с немцами, игра эта ещё не окончена, и уж лучше играй на глазах. Так хоть шансы равны».

— Пошли… — не оборачиваясь, Новик зашагал к парадно-резным дубовым дверям кабинета.

За ним сдвинулся с места Колька Царь. И наконец крикнув ещё раз в темень хода: — У бабы! — двигаясь по-кошачьи пружинисто, присоединился Яков.

— Два немца… — приостановился у самых дверей Саша, ткнув большим пальцем в себя и Романова. Тот моментально подтянулся и оправил полы серого мундира. — И одна пленная Das Partisanenschwein… — смерил Саша взглядом Войткевича.

— Я не понял… — недобро насупился Яков, взявшись за пряжку ремня с латунным якорем.

— А я понял! — невозмутимо подал голос Колька Царь и бесцеремонно скинул с плеча Войткевича ремень «шпагина». — «Партизанен швайн». Партизанская свинья…

Глава 8. Коридорные страсти

Конвой в интерьере

Два немца, два штурмфюрера — унтера СС в полевой форме трусцой поспешали по анфиладе дворца, пронзённой косыми лучами червлёного золота сквозь высокие стрельчатые окна. Поспешали, держа за локти самого традиционного, можно сказать, хрестоматийного «russischen Partisanen» — с бородой, наверняка вшивой, в засаленной тельняшке и вылинявшей гимнастёрке, выпростанной из галифе. Руки партизана были скручены за спиной ремнём. На подозрительные взгляды встречных офицеров разных родов войск и рангов, но одинаковых своим тревожным и вопросительным выражением лиц: «Что, черт возьми, Was ist Dass?», — унтера не обращали внимания, как, впрочем, и на козыряние часовых…

Хотя именно последних им и стоило опасаться. Если для какого-нибудь артиллеристского полковника или корветтен-капитана вся эта гефрайтерская мелочь, суетившаяся под ногами по каким-то своим неведомым делам, была на одно лицо, то вот Фридрих из батальона охраны вполне мог бы узнать Генриха из хозяйственной роты. Да и Генрих видал Фридриха, по крайней мере, в лицо, когда тот приходил на кухню выменять свежую рыбину на коробку шпрот. А вот этих двоих не мог признать ни тот, ни другой; хотя откуда знать в роте — не вернулся ли кто из отпуска во взводе, или наоборот?…