Читать книгу "Ружья еретиков - Анна Фенх"

После этого Еретику сообщили, что им все ясно и в его услугах пока не нуждаются. Профессора увели, застегнув наручники на его сухих руках с непривычно длинными грязными ногтями. А через два дня профессор повесился в своей камере. Изодрал белый халат на длинные лоскуты. Полковник Мору рвал и метал в своей обычной немногословной манере. Что ему еще оставалось, кроме как клясть собственную беспомощность.

15. Доктор Рейхар Китт, Волк Господа

О том, что Виль будет казнен сегодня, Рейхар узнал случайно — сутулый мальчишка-каллиграф, осунувшийся и бледный до болезненной синевы, как все работники пера, запинаясь и неловко дергая испачканной в чернилах и сведенной легкой судорогой от постоянного письма рукой, испрашивал у старшего писаря дозволения присутствовать на церемонии обращения в пепел плоти Пророка. Старший писарь, Безъязыкий Кенеп, поморщился, но кивком разрешил любопытному юнцу поглазеть на казнь, а затем удалился, передвигая скованные болезнью ноги и для устойчивости ведя ладонью по стене. Говорить Кенеп не мог уже пять лет, когда Орден Псов пришел в Инквизицию, его и еще нескольких писарей лишили языка. Жошуа решил тогда, что старшим столичным писарям нужны только пальцы, чтобы они могли писать, язык же для каллиграфов есть лишь опасное излишество. Теперь Кенеп никому не мог рассказать, что начало твориться в инквизиторской канцелярии при Псах.

Старший писарь монастыря Саракш-Нихе, того монастыря, где Рейхар дюжину дней обучал монахов точной и дальней стрельбе и откуда вернулся третьего дня, язык сохранил, но говорил несмело и мало, отчего тоже казался безъязыким. Он был боязливым старым человеком, и воспоминания о том, как зверствовали Псы, переделывая инквизицию под себя, обогащались теперь выдуманными деталями — страх делал старика большим фантазером, он боялся сочиненных им же странных вещей и молчаливо переживал свой ужас, не решаясь ни с кем разделить его. Саракш-Нихе был для него по большей части убежищем, нежели домом, но ни в Саракш-Нихе, ни в любом другом убежище, кроме, быть может, могилы, он не смог бы перестать бояться собственной памяти. Еретику было отчасти жаль старика.

Монахи в монастыре приноровились к стрельбе довольно скоро. Отвечая на донесения Рейхара, Слепец хвалил своего агента и выражал надежду, что на демонстрации умений стрелки покажут даже лучший результат, чем сам Рейхар. И Рейхар добился того, что время заряжения ружья сократилось с восьми минут до четырех. С этим достижением уже можно было показываться на глаза обоим Генералам.

Там, в монастыре, Рейхар занимал себя работой с раннего, темного еще утра и до поздней ночи, не позволяя себе расслабляться и не допуская мыслей о пророке Виле. Здесь, в столице, заняться было нечем — секта полностью уничтожена, таинственный ересиарх Руис Амена давно арестован и уже казнен. Рейхару с гордостью рассказывали, что Руис умолял о милости, когда его приковали к столбу, но Рейхар уже мог позволить себе сомневаться в этих словах. Скорее всего, изрыгал проклятья и богохульствовал до тех самых пор, пока еще мог выговаривать слова. Впрочем, быть может, репутация этого странного человека и не слишком хорошо соответствовала истинному его характеру. Рейхар сомневался уже во всем.

Пророк Виль все еще находился в пыточных, процесс по его делу был долгим — квалификаторы не то из развлечения тянули время, не то в самом деле желали досконально разобраться с непростым случаем. Рейхар уже знал, что одним из богословов был тот самый смешной пузатый «булочник», которого Рейхар помнил по судебному процессу над колдуном Ноолом с ученой собакой, умеющей узнавать время. Иногда Рейхару необычайно ярко представлялся изломанный, изувеченный, отощавший до кости Виль и низенький толстяк-квалификатор с цепким внимательным взглядом перед ним, одурманенным болью. Тогда Рейхар метался по комнате и не мог понять, что желает высказать его язык — молитву или богохульство.

И вот теперь суд завершен. «Булочник» и другие квалификаторы высказали свое мнение, приговор был оглашен, и еретический пророк будет сожжен сегодня в числе прочих. Рейхар склонил голову так, чтобы верхний край капюшона скрыл его лицо, и направился в крыло, где собирался Совет Церкви. Время от времени Вожак выбирал в сопровождающие на Совет кого-то из своих личных агентов, среди братьев это считалось привилегией. Рейхару была оказана честь присутствовать на Совете, но если раньше он был бы горд и счастлив таким признанием его заслуг перед Церковью и Короной, то теперь он шел на Совет, как на место казни. И вновь, думая об этом, он вспоминал, как во двор, на пропахшую болью и дымом площадку, вели Улиу Тшев и как он сбежал тогда с ее казни, не решившись смотреть на то, как ее плоть пожрет огонь. Все это время Еретик оправдывал себя тем, что сам Господь дал ему возможность покинуть двор, что как раз в тот момент, когда в костре кричала Улиа, Псы рвали «открытых» Рейхаром еретиков и он должен был находиться там. Но теперь он, монах-волк, исповедник пяти обетов и верный слуга Господа, спешил мимо двора, где чернела сотня столбов, и думал лишь о том, как спасти Виля если не от гнева Церкви, так хоть от костра.

До казни еще было полно времени. Пользуясь своим положением, личный агент Генерала Волчьего Ордена мог проникнуть в пыточные камеры и, солгав о приказе самого Слепца, вынести оттуда мальчишку, а затем спрятать его за городом. В столице сейчас опасно, но пока в Инквизиции не объявили охоту на него, Рейхара-Еретика, еще можно успеть покинуть город и укрыться за его пределами. Если Виль сможет перенести несколько дней пути, то они попробуют добраться до порта, а там Рейхар устроит мальчишку на какой-нибудь корабль из тех, что зовут «гордость Короны», и отошлет на Архипелаг. Подальше от столицы, от Трибунала, от этой площадки, где торчат горелые столбы и потемневшие от дыма и жара цепи все еще удерживают мертвые тела. Тут Рейхару пришла в голову мысль о том, что Виль, быть может, уже не в состоянии передвигаться, и тогда лучшее, что он сможет сделать для мальчишки, это умертвить его столь быстро и безболезненно, как это умеют врачи. Своей рукой освободить Виля от долгого мучительного умирания на костре было бы милосердно.

Рейхар поднимался по лестнице, чувствуя себя точно так, как чувствовал на первом своем задании. Тогда, девять лет назад, Ордена Волков еще не существовало, а он, молодой монах старой Инквизиции, исповедник двух обетов, впервые проник в секту язычников и проходил обряд посвящения. Отчаянно труся и в каждом жесте или слове еретиков ища и находя подтверждения того, что он раскрыт и ведут его не причащать таинствам множества богов, но убивать. Возможно, даже ритуально. Наверняка, очень мучительно. Юный Еретик шел в пещеру, сжимая в холодной влажной ладони угасающий дымный факел. Но его не раскрыли, и через полдюжины дней вся секта была схвачена его братьями, а Рейхара перебросили в другую местность. Через четыре года после этого Инквизиция изменилась до неузнаваемости, а Рейхара после множества страшных и тяжелых проверок приняли в Волчий Орден. Так он стал одним из самых успешных агентов местности, затем доверенным агентом самого Генерала Ордена, затем одним из претендентов на место Генерала и теперь — предателем.

Во главе стола сидел Главный Инквизитор, за те два года, что Рейхар провел в столице, он видел этого темноглазого высокого человека не больше полудюжины раз. От него не исходило никакого особенного ощущения силы или власти, не знай Рейхар, кто этот человек, он бы и не подумал его бояться. Но Рейхар знал и боялся. По правую руку от Инквизитора сидел Жошуа, Генерал Ордена Псов, позади него замерли двое монахов. Слева от Главного Инквизитора сидел Генерал Волчьего Ордена, за его плечом и занимал место Рейхар, рядом с братом Везвером, другим Волком Господа, которому сегодня была оказана честь присутствовать на Совете. Четверо казначеев — по одному от каждого Ордена, казначей Трибунала и казначей Короны, расположились по другую сторону стола и просматривали бумаги, ожидая, когда явится представитель Короны. Ни для кого не было неожиданностью, что секретарь Короля запаздывает, иногда Королем владело ребяческое настроение, и он подолгу заставлял ждать Совет, словно показывая, что страной все еще правит он, а не Инквизиция. Церковники были терпеливы и снисходительны.