Читать книгу "Вариант `И` - Владимир Михайлов"

Кем является названное духовное лицо, я прекрасно знал: недаром он находился в моем списке. Но я почел своим долгом выразить сомнение:

– Я бы с великим удовольствием… но захочет ли он?

– Я вас представлю ему – думаю, он не станет отказываться. У нас с ним вполне пристойные отношения: как-никак, всякое духовное лицо имеет прямое касательство к истории России. Вы никогда не интересовались теологией? А историей Церкви? Хотя об этом поговорим как-нибудь в другой раз – надеюсь, что он представится… (Бретонский погладил взглядом Наталью, она подчеркнуто-медленно опустила глаза, и я вдруг ощутил чуть ли не приступ ревности; пришлось прибегнуть к усилию, чтобы чувство это не вырвалось наружу.) Да, поговорите с ним. Хотя сегодня тут это вряд ли удастся – ну что же, попробуйте договориться с ним на завтра – или как он сможет. Будет не менее интересно.

– Но ведь день еще не кончился…

Тут я словно накаркал. Потому что не успел я высказать мысль, как тут же в буфете начался большой скандал.

Как я потом сообразил, причиной было то, что наступил час ас-салата; и неожиданное множество присутствующих расстелило свои хумлы и принялось молиться, не обращая внимание на звонки, возвещавшие конец перерыва. Съездовский персонал счел это нарушением порядка. В ответ раздались выкрики вроде: «Ислам все равно придет – с султаном или без него!», после чего возникла и очередная потасовка.

– Уверяю вас, – грустно произнес Бретонский, ловко увернувшись от чьего-то локтя, – продолжения не будет, сейчас объявят перерыв до утра. Специально для того, чтобы не дать мне выступить; Изгонов гадит. Пока мы с вами философствовали, он, даю голову на отсечение, успел уже договориться с устроителями этого сборища. А в конце концов… – Он махнул рукой с видом полного пренебрежения.

Я громко вздохнул.

– Жаль, профессор, но я понимаю… Я очень благодарен вам за беседу. Уверен, что получится прекрасный материал. Но у меня еще два вопроса. Нет-нет, совсем крохотных, вы ответите на каждый двумя словами.

– Я, собственно, и не отказываюсь, мне кажется?

– Большое спасибо. Скажите откровенно: вас радует, что вы, так сказать, утираете нос Америке? Вы не любите ее?

Он склонил голову к плечу.

– Откровенно говоря – нет, не люблю.

– Почему же?

– Она раздражает мое эстетическое чувство. Слишком много всего – кроме такта и совести. Штаты ведут себя на планете, как слон в посудной лавке – чисто вымытый и надушенный, но все же слон, полагающий, что если от его эволюций, представляющихся ему грациозными, посуда рушится и бьется вдребезги, то виновата в том сама посуда: вольно же ей быть такой хрупкой! А место слона – не в посудной лавке, а в джунглях.

– А если джунглей нет? Повырубили?

– Тогда в зоопарке. В цирке, наконец.

– Я вас понял. Спасибо. И последнее: вам известно, когда ожидается прибытие претендента?

– На этом съезде его не будет.

– Я имею в виду – в Россию.

– Он давно в России.

– Неужели? Где же?

– Понятия не имею. Нет-нет, совершенно искренне: не знаю.

– Но когда он появится – станете ли вы добиваться аудиенции у него?

– Лично для себя? Нет.

– Почему?

– Могу вам ответить – но не для печати.

– Обещаю.

– Вы свидетельница, – обратился он к Наташе, – ваш шеф обещал. Так вот. Я не одобряю самой монархической идеи. Это раз. И не люблю мусульман – по соображениям личного порядка. Это два.

– Почему же вы…

– Да потому, – сказал он с досадой, – что сегодня у России нет иного выхода. Просто нет!

– Но, кстати: нигде ведь не говорится, что предендент исповедует ислам.

– Безусловно. Не знаю. Формально он, быть может, и не произносил Шахаду. Но кого он представляет – независимо от личных убеждений, – всем хорошо известно. Иначе – зачем он был бы нужен?

– Итак – аудиенции не будет?

– Ну, если меня позовут, я приду, конечно. Общая аудиенция – для всех нас, руководителей движения азороссов – будет, разумеется, дана. Но добиваться личного приема – нет, не стану.

– Тысяча благодарностей, профессор. Итак – до завтра?

– Иншалла, – ответил он серьезно.

6

Мы устали и были голодны. Но все же я прежде всего решил воспользоваться телефоном: мысли об Изе не давали мне покоя. Я решился даже позвонить из автомата, конечно, предварительно подстраховав его. По специальной связи по-прежнему слышались одни лишь помехи. Набрал номер. Мне ответили:

– Реан.

– Ффауст. Необходимо вмешательство. Вплоть до временной изоляции. Любым способом.

– Ясно. Кто?

– Картотека съезда.

– Номер?

– Не знаю. Фамилия: С и Л независимо.

Там секунду помедлили.

– Р и И соответственно как адрес?

– Все верно.

– Принято.

– Это – первое. Второе: рассмотрите вопрос о привлечении телевидения. По моей информации, его глава настроен весьма отрицательно. Это проблема.

– Будет доложено.

Вот так-то, Изя, – подумал я. – Если я и ошибаюсь насчет тебя, то в таком деле лучше пересолить. Не взыщи. Да и сам виноват. Я же только устраиваю тебе свидание – хотя и не совсем то, о котором ты просил…

Ибо сказано в суре «Корова», айяте сто двадцатом: «Господи! Сделай это страной безопасной и надели обитателей ее плодами».

Но еще прежде, в айяте сто восемнадцатом, говорится: «Не объемлет завет Мой неправедных».

Значит, быть посему.

Глава шестая

1

С утра и до самого последнего момента я сомневался: ехать ли мне на похороны или воздержаться. Здравый смысл был против: возле кладбища или на нем каждый человек может стать легкой добычей снайпера или подрывника, как это уже не раз бывало. В конце концов, дело было не в моей жизни, хотя и она представляла для меня определенную ценность; я сейчас работал не на себя, и даже не только на редакцию «Добрососедства», и зависело от меня в ближайшее время куда большее, чем статьи в моем журнале или даже серия в тех изданиях, которые сулил мне Стирлинг. Поэтому рассудок категорически запрещал мне сделать хоть один шаг в направлении кладбища, чтобы не стать преждевременно одним из его постоянных (как мы легкомысленно полагаем) обитателей.

Однако нормальный человек никогда не повинуется одному лишь разуму – так же, как не действует и исключительно под влиянием эмоций, не считая разве что редких случаев. Над ним властны и чувства, и подсознание; и когда они объединяют свои усилия, логике действий приходится сдавать позиции. Ведь не она же, в конце концов, приводит преступника на место преступления и – нередко – на похороны жертвы; я не убивал Ольгу, но беспристрастный суд наверняка признал бы меня невольным соучастником. В уголовном праве есть также такое понятие, как убийство по неосторожности: когда виновный не предусмотрел возможных роковых последствий своих действий, хотя мог их предусмотреть – если бы подумал хорошенько. Я не подумал, я был виноват – перед Ольгой, перед Натальей, перед самим собой, наконец. Может быть, ощущение вины и тянуло меня на похороны?