Читать книгу "Волшебный дневник - Сесилия Ахерн"

— Тут нет дерева.

— И белки тоже нет. Я включила свое воображение. В любом случае это не дерево, это среда, в которой живет моя белочка. Представь, что это абстрактная живопись, уход от реальности в дебри воображения, — с поучительной интонацией произнесла она. — Ладно, это наполовину абстракция, свободное произведение искусства, меняющее форму и цвет самым непредсказуемым образом.

— Как коричневый слон, у которого большой хвост, а туловище подкачало. Сестра Игнатиус не удостоила меня своим вниманием.

— С другой стороны, полная абстракция, — продолжала она, — не несет в себе ни малейшего сходства с чем-то узнаваемым.

Я повнимательнее пригляделась к изображению на бумаге.

— Да, сказать по правде, это ближе к полной абстракции. Похоже на мою жизнь. Она хихикнула:

— Драма семнадцати лет.

— Шестнадцати, — поправила я ее. — А знаете, я вчера побывала у матери Розалин.

— Неужели? И как она поживает?

— Она дала мне это. — Я вытащила из кармана осколок стекла и потерла его. Он был холодным, гладким и действовал успокаивающе. — У нее там много таких стекляшек. Очень странно. Позади, в саду, что-то вроде сарая, и это ее фабрика, а за сараем целое поле со стекляшками. Некоторые острые и неинтересные, но в основном они очень красивые. Висят на бельевых веревках, кажется, десяти, все прикручены проволокой и сверкают на солнце. Думаю, она ими занимается. Естественно, не выращивает, но все равно это похоже на стеклянную ферму, — со смехом проговорила я.

Сестра Игнатиус перестала рисовать, и я положила ей на ладонь стеклянную слезинку.

— Она сама дала тебе это?

— Нет, не совсем так. Я увидела ее в сарае. Мне показалось, что она, согнувшись, надев очки, над чем-то работает, потом стало понятно, что она работает со стеклом, и еще мне показалось, что я напугала ее. Поэтому я оставила поднос в саду. Заранее кое-что приготовила и принесла.

— Это хорошо.

— Нехорошо. Видели бы, в каком это все было состоянии. И Розалин не знает, что я была там, поэтому пришлось вернуться за подносом, который я ожидала увидеть таким же, каким оставила. А он был снаружи, вся посуда вымыта, вся еда съедена. И вот это было на тарелке. — Я забрала у сестры Игнатиус стекляшку и опять внимательно посмотрела на нее: — Очень мило с ее стороны, правда?

— Тамара…

Сестра Игнатиус протянула руку и попыталась ухватиться за мольберт, но он был слишком легким для того, чтобы она могла опереться на него.

— Что с вами? У вас нездоровый…

Я не закончила фразу, потому что сестра Игнатиус едва не повалилась на землю, благо я успела ее подхватить, и мне вдруг пришло в голову, что, несмотря на свою молодую энергию и детское фырканье, монахине уже лет семьдесят с лишком.

— Все в порядке, все в порядке, — повторяла она, пытаясь засмеяться. — Перестань волноваться по пустякам, Тамара, и наклоняйся, когда говоришь, кстати, повтори, что ты сказала. Ты нашла это на подносе, когда вернулась за ним?

— Поднос был на стене, которая огораживает сад, — медленно произнесла я.

— Но это невозможно. Ты сама видела, как она несла поднос?

— Нет. Я увидела поднос из окна своей комнаты. Наверно, она принесла его, пока я была где-то в доме. А почему вы задаете все эти вопросы? Вы сердитесь, что я пошла туда? Понимаю, мне, наверно, не стоило это делать, но Розалин слишком оберегает свои тайны.

— Тамара. — Сестра Игнатиус закрыла глаза и, когда открыла их, словно постарела лет на десять. — Хелен, мать Розалин, страдает рассеянным склерозом, который, к сожалению, с годами делается только хуже. Она прикована к инвалидной коляске, поэтому Розалин приходится почти неотлучно быть при ней. Ну вот, сама понимаешь, она никак не могла добраться с подносом до садовой стены. — Сестра Игнатиус покачала головой. — Это невозможно.

— Почему невозможно? — возразила я. — А что, если она положила поднос на колени, тогда руки у нее были свободны, чтобы двигать кресло?..

— Нет, Тамара, в саду есть лестница.

Я посмотрела в сторону бунгало и, хотя на самом деле ничего не могла разглядеть, словно воочию увидела ступеньки.

— О да! Странно. А кто еще живет в бунгало?

Притихшая сестра Игнатиус отводила от меня взгляд, явно что-то обдумывая.

— Никто не живет, Тамара, — прошептала она. — Никто.

— Но я же видела. Подумайте, сестра Игнатиус! — испугавшись, крикнула я. — Кого же я тогда видела в мастерской? Согнутая женщина в очках, в рабочих очках, и с длинными волосами. И везде были стекляшки. Кто она такая?

Сестра Игнатиус, не переставая, качала головой.

— У Розалин есть сестра. Она рассказывала мне о ней. Сестра живет в Корке. Она учительница. Может быть, это она приехала сюда погостить? Как вы думаете?

— Нет. Нет. Не может быть, — проговорила монахиня, продолжая качать головой.

Мурашки побежали у меня по спине, и я вся покрылась гусиной кожей. Обычно спокойное лицо сестры Игнатиус еще сильнее встревожило меня. У нее было такое лицо, словно она увидела привидение.

Глава семнадцатая Нервный срыв

На этом я перестала расспрашивать сестру Игнатиус, потому что у нее стремительно посерело лицо и она едва не лишилась чувств.

— Сядьте, сестра Игнатиус, сядьте вот сюда, на скамейку. Ничего страшного, ничего страшного, просто сегодня слишком жарко. — Я старалась сохранять спокойствие, помогая монахине добраться до деревянной скамьи и при этом намеренно держась поближе к дереву, чтобы защитить пожилую женщину от солнечных лучей. — Передохните тут пару минут, а потом пойдем домой.

Она не отвечала, молча позволяя мне вести ее, одной рукой обняв за талию, а другой держа за руку. Когда я усадила сестру Игнатиус, то убрала с ее лица прядь волос и поняла, что плохо ей стало не от жары.

Вдали кто-то звал меня по имени, и я увидела, что к нам бежит Уэсли. Тогда я замахала над головой руками, привлекая его внимание. Остановившись рядом, он никак не мог восстановить дыхание и согнулся пополам, упершись руками в колени.

— Здравствуйте, сестра Игнатиус, — в конце концов произнес он, зачем-то помахав ей рукой, хотя стоял совсем рядом, и, не скрывая тревоги, повернулся ко мне: — Тамара, я все слышал.

— Слышал что? — нетерпеливо спросила я, хотя Уэсли еще довольно сильно задыхался.

— Розалин. — Вдох. — В кухне. — Вдох. — С папой. — Вдох. — Ты была права. Во всем права. И насчет сахара, и насчет соли… — Вдох. — И насчет того, что она раньше придет домой. Откуда ты знала?

— Я же говорила. — С этими словами я поглядела на сестру Игнатиус, но она как будто ничего не замечала, словно в любой момент могла потерять сознание. — Так было написано в дневнике.