Читать книгу "Заградотряд времени. Я из СМЕРШа - Юрий Корчевский"

— И, милой! Откель молочко-то? В деревне коров не осталось.

— Ну, нет, так нет. Извини, мать.

И пошел, раздумывая. Очень даже интересно — для чего тогда тот мужик траву косит? Сено заготавливает для домашней скотины? Для какой, коли коров в деревне нет?

Вот потому и решил я мужичка того задержать да передать особисту. Хоть и не любил я их, но пусть с мужичком разберутся — это их хлеб, их работа.

Пошел навстречу мужичку. Не доходя метров пяти, снял с плеча винтовку, передернул затвор.

— Ты кто такой?

— Местный, из деревни.

— Документы есть?

— Какие ишо в деревне документы? Отродясь их не бывало.

— Тогда иди впереди. Да косу брось.

Предосторожность не излишняя — в умелых руках коса не хуже сабли.

Мужик, недовольно бурча, бросил косу и зашагал вперед. Я приотстал слегка — отпустил его шагов на семь-восемь. Теперь у него броситься на меня неожиданно не получится. Винтовка ведь не автомат, быстро не развернешься, очередь веером не дашь.

Мужик вначале шагал молча, потом канючить стал:

— И чего я тебе плохого сделал? Отпусти меня Христа ради. Косить мне надо. Война войной, а скотину зимой кормить чем-то надо.

— Шагай да помалкивай. Ежели ты ни в чем не виноват, где надо разберутся да отпустят.

До штаба моего полка идти оставалось уже недалеко: надо было через ручей перепрыгнуть, потом — по лугу и на холм.

Прыгнул мужик через ручей, да упал на берегу — за колено схватился, стонет. Ногу подвернул, что ли?

Я тоже перепрыгнул — того ручейка метр с небольшим. И только приземлился, как мужик распрямился пружиной и на меня кинулся, а в руке — нож. «Зря не обыскал», — лихорадочно мелькнула запоздалая мысль. Руки с винтовкой инстинктивно вперед выбросил, отбил выпад, довернул ствол и нажал на спуск. Отдачей приклад ударил в живот — стрелял-то с вытянутых рук.

Нож отлетел в сторону, мужик упал и со стоном схватился за живот. Вот сволочь, ведь чуть меня не убил! Я тоже хорош — купился на его обманку. Впредь наука будет.

А из оврага, по соседству, уже караул спешил — сержант с бойцом.

— Что за стрельба?

— Подозрительного задержал, а он на меня с ножом кинулся.

Сержант удивленно поглядел на мужика. Тот был еще жив, но из-под рук его, прижатых к животу, струилась кровь. По всему было видно, что он долго не протянет.

— Ну-ка, обыщи его! — приказал сержант бойцу.

Тот послушно обшарил раненого:

— Ничего нет.

Я отметил про себя, что боец обыскал поверхностно. Видимо, опыта мало.

— Вот что, сержант. Давай отнесем раненого к особистам, пусть сами с ним разбираются.

Сержант облегченно вздохнул.

Мы взяли раненого за руки-ноги, донесли до штаба. Сержант привел особиста, и тот коротко расспросил меня, что случилось. Пояснил я ему, почему заподозрил мужичка, да как он, уже задержанный, напал потом на меня с ножом.

Особист не удивился. Сноровисто, не церемонясь, он раздел и разул раненого. Тщательно осмотрел пиджак, даже туфлями не побрезговал. И нашел-таки, нащупал он что-то в подкладке пиджака — старого, замусоленного! Вспорол ножом подкладу, вытащил сложенную бумагу, развернул.

— Да, сержант! Занятный мужичок!

Посмотрел на раненого, лежащего без сознания.

— Допросить бы его, да, похоже, отойдет вскоре.

Мужик как будто услышал сказанное в его адрес — захрипел, обмяк и испустил дух.

— Сержант, иди, пиши объяснительную и — свободен.

Через час я уже шагал к своему взводу. В первый раз я увидел диверсанта или предателя. Как-то не таким я представлял себе врага в нашем тылу. По мне, так лазутчик или диверсант должен был быть обязательно молодым и тренированным. А тут — внешне тщедушный мужичок за обстановкой у передовой наблюдает. Да опасный — чуть меня не порешил. И ведь мелочь мужика подвела!

Утром — затемно еще — я оделся в масккостюм, срезал финкой веточки с дерева и, воткнув в сетку, направился на передовую. Прошел траншею, выбрался на нейтральную полосу. Там, метрах в пятидесяти от наших окопов, воронка была от авиабомбы, и довольно больших размеров. В ней я и решил обосноваться на сегодняшний день. Чем удобно в воронке? Надоело наблюдать за вражеским передним краем или тело затекло от неподвижной позы — сполз к центру и разминайся. Никто тебя не видит, а убить может лишь прямое попадание мины. Так ведь известное дело — снаряды дважды в одно и то же место не попадают.

Рассвело. Я выбрался на скат воронки, уложил винтовку на мягкий грунт, выброшенный взрывом, и стал осматривать позиции. За те несколько дней, что я был на этом участке, я изучил все особенности передовой.

Неожиданно для меня сзади — в нашем тылу — раздалась пушечная пальба. Первой мыслью было: «немцы прорвались». А когда на немецких позициях стали густо рваться снаряды, я понял, что это наши артподготовку ведут. В самом деле, на позициях врагов бушевал огненный ад: вверх летела земля, рушились укрепления, на месте дзотов зияли воронки. Затем сзади взревели моторы, и через позиции нашей пехоты пошли в атаку наши танки, обдавая меня едкими выхлопами.

Несколько минут на немецких позициях не было движения — они явно не ожидали артналета и последующей атаки. Как же — пятились мы все время, едва удерживаясь на позициях. Немцы же все время наступали и не сомневались, что так будет и дальше. Откуда у русских могли взяться силы и техника?

Враг очухался, когда наши танки с десантом были уже на середине нейтралки. Захлопали противотанковые ружья, застрочили пулеметы.

Я шарил оптикой по немецкой передовой. После огневого шквала она изменила очертания. Вот позиция противотанкового ружья. Немцы использовали их только на начальном этапе войны, где-то до января 1942 года. Были это в основном чехословацкие ружья — слабенькие, способные пробить только тонкую броню устаревших и легких танков. Затем с 1942 по 1944 год для борьбы с танками использовали только противотанковые пушки. А с конца 1944 года у немцев появилась новинка — фаустпатроны, своего рода одноразовые гранатометы. В городских боях очень эффективное оружие, особенно в умелых руках. Наши войска таких средств не имели. Танкисты фаустников опасались, а пехота наша расстреливала их на месте, наряду с эсэсовцами. Впрочем, зная это, они в плен почти не попадали, дрались до последнего.

Навел я прицел на первого номера расчета, и только он голову немного приподнял, всадил ему пулю. В прицел было видно, как второй номер оттащил убитого в сторону и лег за ружье сам. Я и его отправил вслед за первым номером.

Меж тем немцы ухитрились поджечь несколько наших танков, и теперь они чадили на поле боя, мешая прицельной стрельбе.

Временами из-за дыма было плохо видно, что происходит на вражеских позициях. Оттуда доносилась интенсивная винтовочная и автоматная стрельба. Когда она ослабла, появились наши раненые. Кто-то брел сам, кого-то вели: понятное дело — войны без убитых и раненых не бывает.