Читать книгу "Рыба. История одной миграции - Петр Алешковский"

Наконец старик поровнялся с машиной. Валентин Егорович дал ему какую-то мелочь.

— Спасибо, уважаемый!

Цыган мельком взглянул на заднее сиденье. Это был Ахрор. Включился зеленый, машина медленно тронулась. Я рванулась к окошку, опустила стекло до конца, высунула голову по плечи:

— Ахрор! Ако Ахрор!

Он не оглянулся. Мой голос потонул в шуме моторов.

— Ахрор! Ахрор!

Девочка оглянулась, проводила нас отрешенным взглядом, она тоже не расслышала меня.

— Неужели знакомый?

Голос Валентина Егоровича привел меня в чувство.

— Показалось… Он не может быть здесь, никак не может.

— Заедем на обратном пути, обычно они со своих мест никуда не уходят.

Машина понеслась — до самой клиники мы не разговаривали. Въезжая в ворота, Валентин Егорович сказал сыну:

— Тебе оказана честь, Александр Данилович сам вышел на улицу.

Врач, здоровенный вальяжный дядька с веселым лицом, открыл дверцу, вытянул Антона за руку, похлопал по плечу.

— С возвращеньицем. Давай-давай, сам дойдешь, — подстегнул больного, видя, как безвольно подгибаются его ноги. Антон среагировал на голос, выпрямился, старался выглядеть молодцом.

Я рассказала Александру Даниловичу, что колола.

— Отлично, фельдшерская выучка? — ничто, кажется, не могло порушить его веселого настроения.

— Сестринская, но когда-то в больнице работала.

— Угу! — Он со значением почесал нос. — Звоните, как обычно, — кивнул на прощанье Валентину Егоровичу и шепнул мне на ухо: — Спасибо, вы все сделали профессионально, сейчас же им займемся.

Опять напустил на себя бодрый вид и повел больного в свои владения.

Назад ехали медленней. Не знаю почему, но я стала вдруг рассказывать про Пенджикент, про Ахрора. Страх, что не довезем Антона, прошел, похвала врача придала уверенности, а Валентин Егорович внушал доверие, я говорила и говорила, не могла остановиться — в этом было что-то невротическое.

Около светофора, где мы стояли в пробке, Валентин Егорович припарковал машину, накинул мне на плечи свой плащ. Мы обошли весь квартал, заглядывали в соседние улочки — таджика с девочкой нигде не было.

— Похож, очень похож, но, наверное, обозналась, — сказала я в сотый раз.

И все же я была уверена, что видела на улице Ахрора. С длинной бородой, сильно похудевшего, но лицо, глаза, фигура — все было его.

За исключением того, что он никак не мог здесь оказаться: война обошла долину Пенджикента стороной, а Ахрор был не из тех, кто пускается в путь.

Валентин Егорович довел меня до квартиры.

— Пойду приберусь, — кивнул в сторону восемьдесят четвертой.

— Спасибо, Вера.

— Благодарите Бога, что обошлось, мог бы начаться отек легких.

— Они, гады, живучие, вы просто не знаете. — Он поднял глаза. — А благодарить я вас буду. Сегодня вечером приглашаю в ресторан, отказ не принимается. Когда зайти?

До сих пор не знаю — зачем, я ответила:

— В девять.

9

Почему мне вдруг примерещился Ахрор? Взгляд? Похожие глаза были у старика в Жукове, что подавал льняное сено на конвейер машины. Он подавал, машина принимала, он наклонялся, брал новый рулон, разматывал, кидал на ленту, и она жевала свой сухой корм. Старик делал работу, как выучили с детства, — с почтением к делу, аккуратно подгребал граблями остатки с пола, но удовольствия от своих действий не испытывал. Цыган не мог быть Ахрором — тот пониже, и руки, кажется, у него не такие длинные, и пальцы… Но я не видела Ахрора столько лет, какой он сегодня, да и жив ли? Зачем судьба напомнила о детстве? Может, виной всему бессонные ночи у постели бабушки, когда я предавалась воспоминаниям? Дочка от второго брака у него не могла быть такой молоденькой, она уже выросла, родила Ахрору внуков. Или дело в халате, в нашей тюбетейке — сколько лет я их не видела и еще бы столько же не видала, но ведь высунулась в окошко, закричала старику в спину!

Что я там плела про экспедицию, про музей? В советские годы Валентин Егорович бывал в Таджикистане, но в Пенджикент не заезжал — фотографировал стройки. Он работал фотографом в газете.

Чем он занимается теперь? Не сказал. Зачем согласилась на ресторан?

Потому что никогда не была в ресторане — только в кафе с Виктором? У него хорошая иностранная машина, быстрая и удобная. Он работает?

Почему тогда среди дня зашел проведать сына? Куда делась Юлька, почему бросила Антона одного? Почему Юлька называет его «Череп»? Что надеть в ресторан — расшитую Илзину рубаху? Марк Григорьевич охал от восторга, когда увидал ее на мне.

Хорошо, бабушка не донимала — почуяла, что не до нее, замкнулась, ушла в себя.

Купила себе кожаный плащ на вьетнамском рынке у Савеловского, теплый и плотный, по погоде, и надо же — забыла надеть, а потом тонула в его плаще, когда мы разыскивали Ахрора.

Бабушка начала кряхтеть и разродилась сухой и твердой, как ослиный помет, кучкой. Я ее подмыла, и она сразу заснула. Вот почему она затихла — мучилась, бедная, наверное, с утра.

Нужно убрать из мойки рыбу в холодильник — я же не стану ужинать, а жарить ее сейчас — нет сил.

Он сказал, что запомнил в Средней Азии ослов. Я промолчала — не стала рассказывать про мучения ослика, что подглядела, сбежав от Ахрора.

Старик в потертом халате… Ахрор? Нет, конечно, не Ахрор.

О чем разговаривать в ресторане? Может, он хочет, чтобы я приглядывала за Юлькой, пока Антон в больнице?

В девять он стоял в дверях в тех же вельветовых брюках и джинсовой куртке, только рубашку сменил на более светлую.

— Вера, неужели это из Средней Азии? — Он потрогал подол. — Чистый лен, вам идет.

Обрадовался моему смущению, по-доброму улыбался. Тема для беседы нашлась.

Дальше все было, как в любимой с детства «Тысяче и одной ночи». Так назывался ресторан, похожий на сердоликовый дворец: все сверкало, переливалось, многократно отражалось в зеркалах. Посередине большой фонтан, а в разных неожиданных местах — мелкие фонтанчики с подсвеченной изнутри водой. Ворота в главный зал были украшены серебряными гвоздями, ноги утопали в мягких коврах, столы казались вырезанными из драгоценного сандала. В неглубоком резервуаре, куда стекались воды фонтана и ручейки от фонтанчиков, плавали задумчивые золотые рыбы, две уточки около специального домика на плоту, чистили перья, покрытые искрящимися бисеринками влаги, не хватало только павлинов, разгуливающих по мозаичному мраморному полу. В камине гудел огонь, пожирая большие поленья, но я, проходя мимо, почти не ощутила жара — огонь был уже внутри меня, разбегался по каждой жилке, изо всех сил я старалась не показать охватившего меня возбуждения.