Читать книгу "Как делать погоду - Улья Нова"

Извините, люди, что я читаю перед праздником мораль. Красивых пустых слов вам наговорят и без меня. Новый год ведь тем и хорош, что с него можно что-нибудь начать. Берите пример с колдуна Дыдылдина, контролируйте процец, устанавливайте хорошую погоду в голове и в сердце! Разгоняйте мрачные мысли, обиды, подозрения, мелкие неприятные облака. И пусть ваша погода будет сильнее дождя, снега и тумана, которые творятся над городом. Оберегайте свой климат. Становитесь теплее. С наступающим вас, люди! А об атмосфере вокруг я позабочусь. Среднегодовую температуру по возможности повышу. Дожди передвину на вечерне-ночное время. Если бы мог, повысил бы стипендии и пенсии, но тут я бессилен. А прямо сейчас, закатав рукава, сотру-ка противную тучу над куполом той церквушки.

– Это не церквушка, Василь Василич! Это Центробанк, – тихонько уточняю я, выключая диктофон.

Стоит ли говорить, что тридцать первого декабря мне так и не удается как следует выспаться: рано утром в трубке настырного телефона слышится тягостный вздох отбывающей электрички, торопливый стук колес, грохот проносящегося поезда, свист серого ветра, отлетающего от ржавых вагонов товарняка. А потом откуда-то издалека, пронизанный голубоватым морозцем платформы, хриплый голос Дыдылдина радостно выкрикивает:

– Подъем, пресса! На проводе главная метеорологическая служба страны. Отчитываюсь: по просьбе сменщиц устроил игривый волшебный снежок. Полюбуйся, как он вьется над городом. Смотри: белые мушки мелькают повсюду! В полночь подарю любимой столице поземку, вышедшее из моды погодное явление моей молодости. Небо заблаговременно расчистил, к вечеру оно будет звездное, полная луна украсит новогоднюю ночь. Благодаря такой энергичной подсветке сугробы засверкают множеством драгоценных камней, все станет сказочным и нарядным. Сегодня моя смена, праздную на посту, зато в душевной компании. Сменщицы, Катерина Тимофеевна и Антонина Юрьевна, заглянули поздравить. Потом еще новый уборщик платформы обещался прийти. Контролер один будет и Сергеич, этот хмырь толкает в электричках старческий журнал «Индюк», который удается выпросить у дорогой редакции. Уже стол накрываем. В этот раз отметим на моей второй платформе. Здесь пустует одно помещение – бывший зал ожиданий. Последние три года там метлы хранились. И конечно же мусорницу устроили всякие бестолковые люди. Но мы эту чехарду прибрали, подмели. Елку уже нарядили. Так что вот тебе последнее в этом году журналистское задание. Надевай, сказочник, толстый свитер. И обязательно две пары носков. Куртку непродуваемую накинь. Шарф, в котором ты был на Красной площади, подвяжи. Захвати на всякий случай блокнот, карандашик и пару старческих журнальчиков за декабрь, если у тебя есть. Большой термос с чаем сооруди. Купи сушек. И приезжай к нам сюда. Если ты мне друг, если уважаешь начальника, значит, приедешь. А я в награду со столькими удивительными людьми тебя познакомлю. В общем, жду тебя ровно через пятьдесят минут. Не опаздывай, а то провороним Новый год.

Я терпеливо выслушал задание, промолчав, что по-прежнему простужен, что меня бьет озноб. Я не счел нужным признаться, что за год упорной работы пресс-секретарем очень вымотался и устал. Ни намеком не дал понять, что перспектива провести новогоднюю ночь в полумраке обдуваемой всеми ветрами платформы, в компании уборщиц перронов, контролеров загородных электричек и проводниц меня слегка озадачивает. Вместо этого я жизнерадостно промычал «угу», бодро добавил, что пойду собираться и даже на всякий случай улыбнулся. Теперь вот звоню маме и сбивчиво объясняю, что, кажется, на этот раз не смогу прийти, потому что, ну, в общем, буду справлять Новый год в каком-то другом месте. Втайне я очень надеюсь, что мама затянет обычную свою песню, мол, «ты, Митя – сын своего отца, бессмысленный и бездушный человек, которому на всех наплевать». Я впервые в жизни с нетерпением жду любого сдавленного всхлипа, каких-нибудь признаков уныния и грусти в ее голосе. Или хотя бы отдаленный намек на обиду, ведь тогда у меня появится повод срочно перезвонить волшебнику и вежливо отказаться от его приглашения. «Тебя позвали куда-то?» – радостно восклицает мама. При всем желании ни сожаления, ни обиды в ее голосе не чувствуется. Я, кажется, даже улавливаю легкий вздох облегчения. «„Конечно, иди. Повеселись! Только много не пей. С наступающим, дорогой. Будь умницей, тьфу, точнее, будь счастлив!“ – смеется она, впервые в жизни не думая причитать. Совершенно не собираясь всхлипывать. И именно тогда, когда я этого с таким нетерпением жду. Она рада, оживлена и с легкостью отпускает единственного сына на произвол судьбы, выставляет на мороз второй платформы окраинной станции железной дороги встречать Новый год неизвестно с кем, на ветру, под перестук колес, под лязг цистерн с нефтью и грохот груженных углем вагонеток. Полдня я жду, что мама одумается и перезвонит. Полдня я попутно надеюсь получить приглашение от кого-нибудь из многочисленных друзей и приятелей, вновь готовых терпеть мое присутствие. От Фекла, устроителя свадеб, фотографа и тамады. От соседки снизу, диковатой брюнетки, хозяйки шпица, которая то оттаивает, то снова отталкивает меня. Или хотя бы от Лени, бывшего курьера, ныне заведующего лор-отделением поликлиники. Но мне в ответ в глубине квартиры дребезжит просторный хромированный холодильник и повсюду растекается ленивая безнадежная тишина. Я сижу на низком диване, обхватив голову руками, упрямо пытаюсь уловить хоть какой-нибудь спасительный сигнал. Флегматично постукивая по паркету, Фрося цокает мимо, спокойно взбирается по лесенке на подоконник и, навострив уши, наблюдает происходящее во дворе. Ближе к вечеру на мобильный приходит поздравление от дилера чудо-пылесосов Игорька, щедро желающего своим знакомым, клиентам, коллегам и мне финансового благополучия, продвижения по службе и расширения жилплощади в наступающем году синей игуаны. Я воспринимаю это как сигнал. Точнее, как вызов. Выдыхаю весь воздух из легких, теряю последнюю надежду, зачесываю волосы назад и начинаю укладывать в рюкзак:

а) блокнот и карандашик;

б) две пачки сухарей с изюмом;

в) китайский термос с фиолетовыми бабочками, наполненный горячим чаем;

г) стеклянную ворону, купленную три дня назад в подарок волшебнику.

Пятнадцать минут спустя, укутанный в полосатый шарф, я уже лечу на мопеде по гололедице предновогодних улиц. Отзываясь на многочисленные кочки и колдобины, за спиной в рюкзаке булькает чай. Каждый раз, когда я подскакиваю на очередном незамеченном дорожном полицейском, меня бросает в жар, окатывает ледяной водой, но потом я вспоминаю, что стеклянная ворона предусмотрительно завернута в три носовых платка. Льдистый бесфамильный ветер центра столицы оглушительно ревет, прорывается сквозь шлем, превращая уши в готовые раскрошиться фарфоровые блюдца. В густеющей сини переулков таинственно перемигиваются фонари, на деревьях сквера дрожат гирлянды лампочек, неоном перешептываются вывески ресторанчиков и кафе. Шумная компания с воздушными шарами в форме сердец и зайцев машет мне руками и улюлюкает, когда я рывком возобновляю путь от светофора. Лишний раз подтверждая, что теперь я действительно освобожден от бобины невидимых ниток, различим и заметен даже в синих, сведенных морозцем предновогодних сумерках. Однако это не мешает мне самому замечать опутанных заразительной тоской, оплетенных медлительной печалью, одиноких и понурых московских невидимок. Старушенция в старой плюшевой шубе неторопливо тянет по тротуару туго набитую сумку-тележку. В переулок сворачивает прокуренный парень в джинсовой кепке, подтаскивая за собой на веревке собачку-лису. Посреди дороги, прямо на зебре пешеходного перехода скандалят три мужика в заношенных дубленках. На Пятницкой кудрявая девочка тихонько выглядывает в окно третьего этажа особнячка посольства, бросает мне вдогонку серебряный локон серпантина, машет ладошкой и, застеснявшись, убегает.