Читать книгу "Амнезия - Сэм Тэйлор"

В слабо освещенных комнатах и залитых солнцем садах ребенок рос, вытягивался в длину, учился сидеть, затем стоять и наконец делал свой первый шаг. В этой истории не было перерывов. Вот Джеймс сидит на руках у отца (уже безбородого), вот играет в футбол. Гладит кошку, взбирается на дерево. Строит замок из песка, сладко спит на диване.

Джеймс сложил фотографии в конверт и закрыл коробку с твердой уверенностью, что ему никогда не написать первую часть «Воспоминаний потерявшего память». Что бы ни говорила бабушка, воспоминания его раннего детства ушли навсегда. Этим страницам суждено остаться незаполненными.

Снимки из второй коробки оказались совершенно иными. Здесь его вполне мог ждать успех. Джеймс узнавал места и людей, но всякий раз, когда он закрывал глаза и пытался вспомнить то, чего на снимках не было, его ждало разочарование. Память отказывалась повиноваться. Исключением была фотография большой картонной коробки, раскрашенной золотой и синей краской. Как только Джеймс увидел ее, сердце забилось в груди. Он пристально вгляделся в снимок — сбоку на коробке были написаны какие-то цифры и слова. Джеймс достал из стола лупу и поднес ее к фотографии: «1995–2000–2005…» Он охнул, схватил ручку и белую записную книжку и принялся лихорадочно писать:

Мне было восемь или девять, когда меня захватила идея путешествий во времени. Вряд ли тогда я читал Герберта Уэллса, скорее мои фантазии вдохновлял сериал «Доктор Кто». Впрочем, подозреваю, что я и сам вполне мог до этого додуматься. Идея захватила меня целиком. Дождливыми выходными я целыми днями возился с машиной времени собственного изобретения. Картонная разрисованная коробка хранилась под письменным столом в моей спальне. Каждое утро я залезал внутрь, пристегивался, закрывал глаза и считал до ста, а когда открывал их, то оказывался в Древнем Риме, средневековой Британии или на Диком Западе. Иногда я отправлялся с визитом к бабушке и дедушке, во времена, когда они были юными, а мир вокруг черно-белым. Однако больше всего я любил путешествовать в будущее.

Будущее! Само слово заставляло меня дрожать от возбуждения. Позднее, когда я перерос свои фантазии, я часто, стоя у окна и прижимая лицо к стеклу, думал, что задохнусь, если будущее не наступит прямо сейчас, не вырвет меня из душной тюрьмы моего настоящего. Будущее! Каким я видел его в возрасте девяти лет? Наверное, это покажется странным, но я воображал не сияющие города и скоростные ракеты, а самого себя — взрослого, изменившегося внешне, живущего в мире, не похожем на мой сегодняшний мир. Я верил, что в будущем меня уже не будут ограничивать тесные пределы дня и ночи, вставания и засыпания, работа и еда. Нет, в будущем все будет иначе…

Помню, идея встретить себя взрослого пугала меня. Я боялся, что этот взрослый не узнает меня, но больше всего страшился его разочаровать. Когда я рассказал об этом отцу, он заметил, что теоретически возможна встреча с тысячами возможных вариантов себя самого в будущем. Эта мысль зачаровывала и одновременно пугала: все эти почти неразличимые версии меня самого, пристально следящие за моей жизнью… Помню, мне хотелось подружиться с одним из них — немногим старше меня, добрым и мудрым, который понимал бы, как это непросто — быть девятилетним. Он взял бы меня за руку и вывел из запутанного лабиринта, именуемого детством.

Не помню, довелось ли мне тогда встретиться со своим будущим «я». От этих детских мечтаний со мной остался единственный образ: красивый, широкоплечий, небритый и заспанный молодой человек в кожаном пиджаке, стоящий посередине шикарного номера; рассветные лучи падают на широкую кровать, в которой дремлет закутанная в простыни обнаженная красотка. Наверняка я позаимствовал этот образ из реклам кредитных карточек или дорогих автомобилей. И как бы иронически ни прозвучало это утверждение сейчас, когда в моей жизни все разладилось, до сих пор я жил, стремясь соответствовать идеалистическому образу, родившемуся в мозгу восьмилетнего ребенка.

Джеймс отложил ручку и блокнот. Затаив дыхание, я смотрел на него из дальнего угла комнаты в ожидании следующего шага. Вот-вот он обнаружит мое присутствие! Но, как обычно, Джеймс отвлекся и погрузился в собственные переживания. Радостное возбуждение ушло, и на Джеймса снова навалилась печаль. В мозгу мелькнул образ Ингрид, Джеймс отогнал его. Он заварил чай, съел кусочек шоколада и поболтал с бабушкой. Затем поднялся наверх и открыл третью коробку.

Часы шли, а Джеймс все валялся на ковре в обнимку с фотографиями. Это походило на разглядывание себя в огромном разбитом зеркале, и в каждом отражении он видел чужака. Наконец в последнем конверте Джеймсу удалось обнаружить снимок, который вызвал отклик в душе.

Он стоял на железнодорожной платформе в выцветшей джинсовке не по росту: худенькие запястья болтались в широких манжетах. В руке Джеймс держал набитый рюкзак. Лицо, хотя и загорелое, покрывали прыщи. На вид юноше с фотографии исполнилось лет пятнадцать-шестнадцать, но Джеймс точно знал, что тогда ему было восемнадцать и он первый раз в жизни отправлялся в Париж. Джеймс закрыл глаза, и уши наполнил вокзальный гул. Солнце согревало кожу на лице, ветерок шевелил волосы. Рядом мялись родители. Мать выглядела взволнованной, отец подмигивал сквозь видоискатель.

Внезапно память вернулась. Джеймс облегченно вздохнул. Наконец-то! Ему удалось обнаружить пролом, брешь в туннеле из прошлого. Джеймс открыл записную книжку и начал писать.

Воспоминания потерявшего память
Глава 2

Родители энергично машут мне, а поезд медленно отползает от станции. Я машу им в ответ, но смотрю в другую сторону, поэтому прощание выходит коротким и смазанным. Спустя несколько секунд они исчезают из виду, и на меня наваливается обширный горизонт. Я ощущаю радостное возбуждение, но в глубине души что-то скребется — смутная печаль, сожаление о чем-то несбывшемся. То, что я хочу как можно скорее забыть.

Джейн Липскомб я знал с первого класса. Ее посадили со мной за одну парту, и помню, как меня раздражало, что придется сидеть рядом с девчонкой. У нее были темно-русые волосы по плечи и серьезное выражение лица, а еще бледные веснушки, которые издали казались пятнышками грязи. Для девочки она была высоковатой и имела привычку застенчиво жевать нижнюю губу. В то время я почти не замечал ее, а вот Джейн, напротив, сходила по мне с ума. И хотя все девчонки в классе каждую неделю находили новый объект для обожания, по неведомым причинам Джейн на мне словно заклинило. Ее обожание выражалось в том, что Джейн вечно таскалась за мной по школьным коридорам, на вечеринках и в столовой старалась сесть поближе, а во время футбольных матчей просто молча таращилась на меня с трибуны. Думаю, нас обоих это не на шутку раздражало, но она и виду не подавала, что ее задевает мое равнодушие, я же, напротив, всячески унижал Джейн перед товарищами, показывая, что плевать хотел на ее чувства. Джейн никогда не обижалась, даже когда я орал на нее, запускал ей в волосы паучка или придумывал обидные прозвища. Только однажды ее терпение лопнуло. На День святого Валентина Джейн испекла мне целую коробку печений в форме сердечка. Она поставила коробку на стол и поцеловала меня в щеку. Вокруг захихикали. Покраснев, я стал разламывать печенье и раздавать приятелям.