Читать книгу "Попаданец со шпагой - Вячеслав Коротин"

– Да, молодой человек, – хмуро заговорил Бороздин, – возразить вам сложно, но осуществить секретность… Кстати, вероятно, относительно полевых кухонь и новых пуль та же петрушка?

– Ну а вы как сами думаете?

– Думаю, что вы правы. Но не представляю, как можно осуществить секретность в масштабах всей армии.

– Полной секретности, разумеется, не будет, но если просто не хвастаться нашими достижениями, то все равно Россия получит значительный выигрыш во времени: пока враг узнает, пока поверит, пока задумается, пока решит… Ну и так далее.

На эту тему и проговорили до самого Пскова.

Промышленный шпионаж тогда (или сейчас?) присутствовал в самом зачаточном состоянии. Секретность – аналогично. Разве что «секретные гаубицы» Шувалова вспоминаются, которые на самом деле были хуже несекретных.

В общем, если не «звонить» на всю Европу о наших открытиях и изобретениях, то можно быть относительно спокойным на предмет того, что вороги о них прознают и немедленно внедрят – не та держава пока Россия на научном «глобусе», чтобы целенаправленно вынюхивать здесь «что эти русские еще нового придумали».

В псковской гостинице «причесали» доклад доктора в области микробиологии и медицины, а также обсудили с генералом, как можно произвести «презентацию» кухонь на колесах и новых пуль эффектно, но без излишней помпезности.

А с динамитом, гремучей ртутью и прочим я уж сам разберусь. Дали бы только нормальную лабораторию.

Вообще-то должны предоставить, ведь два элемента новых, это вам не фунт изюма. Перспектив еще накидаю… По-любому заинтересуются, на эту тему беспокоиться не стоит.

А еще через несколько дней мы въезжали в Санкт-Петербург.

Разумеется, я не ожидал увидеть светло-серые параллелепипеды новостроек спальных районов, трамваи и автобусы… Но чтобы город был до такой степени непохож на тот, который я знал и любил! Ведь просто вообще ничего знакомого!

Деревянные халупы на окраинах, это понятно, но центр! Ни одного знакомого здания даже на Невском. Ни тебе Казанского собора, ни Александрийской колонны, про рвущихся с поводьев коней Клодта на Аничковом мосту вообще говорить нечего. Исаакий совершенно непохож на себя…

Понятно, что всего этого в данный момент и быть не могло, но сознание просто отказывалось верить, что я приехал в Северную Пальмиру. Хотя разум пренастырно мне твердил: «А чего ты ожидал?» И все равно…

…Генерал отправился на проживание к кому-то из своих друзей, а мы с доктором сняли квартиру на Фонтанке. Очень приличный двухэтажный дом с садом. Поселились на первом этаже.

Визит в Академию решили нанести завтра, а пока устраивались на новом месте жительства и писали письма.

Вот по поводу написания писем хотелось бы сказать отдельно. И очень хочется исключительно в матерной форме.

Какой мерзавец додумался писать этими идиотскими гусиными перьями? Сколько, блин, у них тысячелетий было от изобретения письменности? Ничего другого придумать не могли?

В общем, я испоганил два листа бумаги, извазюкал все пальцы в чернилах, плюнул и втихаря от Бородкина достал свою шариковую ручку. Вряд ли тут перлюстрацией всей личной переписки занимаются, а в случае чего отопрусь привычно – из Китая. А перьевую ручку нужно «изобретать» в срочном порядке.

Но это ведь не все. Хоть я и штудировал у Сокова в усадьбе правила нынешней русской грамматики, это ведь теория…

Русский язык и так состоит практически из исключений и неправильных глаголов. Грамотно говорить, а тем более писать на нем может только, во-первых, родившийся в русской семье, а во-вторых, учившийся в советской школе, где грамотность долго и нудно вколачивалась в «спинной мозг» до состояния, когда рука пишет вне зависимости от головы, и, что характерно, грамотно пишет.

А тут совершенно нереальный «русский», с его «ерами», «ятями», «ижицами». Над каждым словом по минуте думать приходилось. Но «сваял» все-таки два письма: Сергей Васильевич в случае чего поймет, а Настя простит.

На следующее утро отправились в Академию. Доктор уже не раз говорил, что мы находимся под патронажем члена-корреспондента Кирхгофа и обратиться по прибытии должны именно к нему.

Я все время, с момента получения данной информации, находился в полушоковом состоянии: Кирхгоф был физиком и чего-то там открыл, был Кирхгоф, который вместе с Бунзеном «родил» спектральный анализ. Не исключено, кстати, что это один и тот же человек – не помню. Но они (или он) вроде не русские, немцы. Что еще за Кирхгоф?

Выяснилось достаточно быстро. Но не просто. Когда мы с доктором перешагнули порог Академии наук, непременно нарисовался некий служка на предмет «Чего изволите?».

– Нас ожидает господин Кирхгоф, – со сдержанной гордостью изрек Филипп Степанович.

– Не извольте беспокоиться, – немедленно отреагировал местный блюститель и испарился.

Прошел час. И если бы я не отловил ту же физиономию, с которой мы беседовали до этого, то возможно, мы с Бородкиным просидели бы в вестибюле Академии до темноты.

– Сударь! – окликнул я сквозящего мимо чиновника. – Вы доложили о нашем прибытии господину Кирхгофу?

– Константин Сигизмундович сейчас занят, – на меня посмотрели просто как на «тварь дрожащую», – вас известят, когда господин член-корреспондент освободится.

Ах ты ж, сука! Они что, эти чинуши, всегда и везде одинаковые?!

– Милостивый государь, – я постарался быть предельно корректным и не настучать в табло этой канцелярской крысе в данный конкретный момент, – вот письмо. Письмо, подписанное президентом Академии, где нас с коллегой немедленно, вы слышите, НЕМЕДЛЕННО вызывают в Петербург и где предписывается НЕМЕДЛЕННО сообщить о своем прибытии господину Кирхгофу. Я уже час назад поставил вас в известность о нашем прибытии. И что? Вы уже доложили господину члену-корреспонденту?

Увидев подпись на бумаге, данное чмо моментально «потекло». Чтобы кровь с такой скоростью отхлынула от физиономии… Это что-то! У гипсовых скульптур жизни в лицах больше.

– Прошу прощения, ваше…

– Без чинов. Проводите нас куда следует и доложите.

– Не извольте беспокоиться, прошу за мной.

Ведь просто «на цирлах» поскакал указывать дорогу. А он как минимум коллежский регистратор, а стало быть, дворянин. Тьфу ты, елки! Неужели уже тогда народ мельчать начал?

Лаборатория Кирхгофа была на втором этаже, и чинуша, просочившись за дверь, вынырнул оттуда меньше чем через минуту. И не один. Вместе с ним вышел мужчина лет сорока.

– Здравствуйте, господа! Очень рад вас видеть! Кирхгоф Константин Сигизмундович.

Мы с Бородкиным тоже представились.

– Вы так молоды, – на лице будущего академика выражалось нешуточное удивление, когда он пожимал мне руку.

– Это временно, – отшутился я.