Читать книгу "Последний воин - Олег Верещагин"

Да уж. Он бы и сам не прочь был напиться. Но сейчас требовалось не пить, а поднять своих.

И придумать, как быть.

Глава 19,

в которой исполняются слова нуменорца

К полудню ударил мороз. Резкий, сковавший воду у заберегов. Вышло солнце, и зелень на деревьях и кустах по берегам висела жухлыми фунтиками.

Эйнор смотрел на тела на отмелях и берегу. У холмовиков были необычные для них лучники, и попытка переправы обошлась в полотора десятка убитых. Сейчас Эйнор отдал бы всё — всё!!! — за десяток эльфийских лучников… и время. Время. Он почти физически ощущал, как с тыла идёт на его отряд от моста другой отряд врага. Часа два — и они тут.

Берег, занятый холмовиками, был высоким. Но они не хотели ждать; бой шёл уже на этом берегу, и Эйнор увидел, как упало кардоланское знамя — пытавшийся по его приказу атаковать отряд отступал от воды. Он оглянулся. Две сотни резерва, не брошенные в бой… лица Фередира и Гарава — они, пешие, стояли у своих коней.

— Попались, — процедил Эйнор. — Крепко…

Атаковать. Любой ценой сбить холмовиков. Но их больше. Намного. Втрое. Они в случае чего просто уйдут на свой берег и опять осыплют атакующих стрелами, а там… Он оглянулся — не видно ли с тыла врагов? Пока нет… но это вопрос времени. Времени, времени… Мандос, времени!!!

Что это?!.

…— Дагор! Дагор, Кардолан!

На какой — то миг замерли все — и холмовики вокруг, и защитники переправы. Чёрное узкое знамя с двумя серебряными снова поднялось у воды.

— Дагор, Кардолан! — отчаянно кричал одинокий мальчишеский голос.

— Гарав! — ахнул Фередир. — Эйнор, там Гарав!

— Проклятый мальчишка, — с восхищением прошептал рыцарь и, оглянувшись, поднял меч: — Дагор, Кардолан!..

…Удерживая знамя правой, Гарав другой рукой досадливо — резким движением сбросил шлем — кольчужный шарф потянулся с сухим звоном, шлем тяжело упал в воду, и горячую кожу обожгло почти морозным холодом. Мальчишка замотал головой, откидывая со лба мокрые волосы. На какой — то миг ему показалось, что происходит чудо — холмовики не двигались, стояли в дюжине шагов, и вода Сероструя бурлила у их меховых обмоток. Но потом слитный глухой топот за спиной заставил мальчишку обернуться — и счастливая улыбка поползла по его горящему, мокрому от пота лицу.

Воины Кардолана бежали сверху к воде — молча, тяжело, неостановимо. Впереди мчался черноволосый витязь без шлема, и не осталось сейчас в лице Эйнора больше ничего мальчишеского — оно было страшным и вдохновенным.

Победа, понял Гарав.

— Дагор! — он поднял знамя выше. — Даг… уххх!

Всё, что он ощутил — сильный удар в спину, в правую лопатку. Настолько сильный, что с трудом удержался на ногах и подумал, что в него запустили камнем. Но уже через секунду пришла боль. Боль была огненная и острая, она стремительной молнией ударила куда — то в грудь, и дыхание оборвалось. Гарав пытался вздохнуть, пережить эту боль и понять, что с ним произошло.

Стрела из двухъярдового можжевелового лука, пущенная с десятка шагов, оснащённая наконечником, похожим на гранёный гвоздь — в пол — ладони длиной и почти в унцию весом — была специально предназначена для того, чтобы бить арнорских латников. Она прошила кожаный вест, густое плетение кольчуги, прочную лосиную кожу поддоспешной рубашки, пробила лопатку и ушла в лёгкое.

Заведя руку за спину, Гарав коснулся древка, и в его глазах потемнело от нового приступа боли. Зато он смог вздохнуть и, когда пелена с глаз спала, увидел, что изо рта на нагрудник толчками выплёскивается яркая кровь.

— Блин, больно, — сказал он по — русски. — От стрелы, пушенной без чести…

Вторая стрела ударила в живот. Мальчишка молча вздрогнул всем телом, не выпуская знамени. Третья — скользнула по нагруднику в сторону; лучник не успел натянуть тетиву как следует, потому что как раз в этот момент добежавший до него Эйнор сделал из одного холмовика двоих и зарубил ещё троих раньше, чем в окровавленную воду рухнуло то, что осталось от неудачливого лучника.

И тогда грозные Дети Волка… побежали.

Они бежали и не могли остановиться перед тем ужасом, который гнал их. Ещё метался стяг, ещё что — то кричал тан — пока бегущие не затоптали и стяг, и его самого в стремлении скорей добраться до берега — подальше от алых сверкающих мечей…

…Кардоланцы сбили смешавшегося врага в сторону от брода — на глубину. Вопли тонущих и уносимых Сероструем смешались с мольбами о пощаде тех, кто бросал оружие и пытался спастись, падая на колени на мелководье. Кардоланцы молча рубили всех — и сдающихся, и пытающихся тщетно сопротивляться; из кардоланцев больше никто не кричал.

Они рубили.

Рубили.

Рубили.

Рубили молча, и багровые клинки с треском и свистом разбрызгивали вокруг красивое алое кружево…

…Гарав навалился всем телом на знамя, глубже всаживая древко в речной песок, чтобы оно стояло, когда он сам упадёт. Боль оказалась милосердной — недолгой, и теперь она отступила, оставив только лёгкое онемение и быстро распространяющийся по телу холод. Не жгучий, не зимний, а спокойный, плотный…

Фередир успел подхватить падающего друга. Он отстал от воинов, не боясь, что не успеет в битву, что его назовут трусом — это всё было неважно. Важным оставалось только то, чтобы Гарав не упал в воду и не захлебнулся; Фередир успел. Он бросил меч, бросил щит и теперь волок тяжёлое тело на сухое место, вспенивая воду ногами и что — то бормоча, что — то не совсем понятное самому…

Гарав продолжал дышать кровью, теперь она текла из носа, и из улыбающегося рта. Фередир сморгнул — нет, не привиделось, Гарав улыбался.

Глядел на знамя над берегом — и улыбался.

* * *

— Он не умрёт! — заорал Фередир. Лицо артедайнского лекаря было почти равнодушным; вытирая руки поданным учеником чистым куском полотна, он совершенно спокойно отозвался:

— Не кричи, оруженосец. Тут много раненых, и им нужен покой.

— Вылечи его, старик, — голос Фередира стал угрожающим. Седые брови лекаря чуть дёрнулись, он повернулся и пошёл в шатёр.

— А… ты… — задохнулся Фередир и рванулся следом, хватаясь за кинжал. Но железные пальцы Эйнора замкнули запястье в стальной обруч. — Пусти! — прорычал Фередир и — впервые в жизни — замахнулся на своего рыцаря левой рукой — кулаком.

Эйнор не стал уклоняться, не стал защищаться — и рука Фередира упала. Оруженосец заморгал, уткнулся в грудь рыцарю и заплакал — тихо и безутешно. Проходившие мимо люди смотрели мельком и безучастно — не один мужчина сегодня плачет. Эйнор прижал оруженосца к себе — молча и крепко.