Читать книгу "Полет бабочек - Рейчел Кинг"

— Миссис Эдгар, вам удалось найти хоть какую-то зацепку, чтобы понять, что произошло с вашим супругом?

Она прикусывает губу и качает головой. Он застиг ее врасплох, и она словно съеживается.

— Простите меня, — говорит он. — Я озабочен так же, как и вы. Вы же знаете своего мужа, и мы вели с ним весьма сердечную переписку некоторое время. До тех пор, пока…

— Пока?

Она подается всем корпусом вперед.

Он пожимает плечами.

— Мне очень жаль, сударыня. Пока он не прибыл в Манаус, когда его письма стали…

— Да? Мистер Райдвел, вы мне об этом совсем ничего не говорили. Я вообще ни одного письма от него из Манауса не получила. Расскажите, что он вам писал, — я была бы вам очень признательна. Он не упоминал в своих письмах, хотя бы мимолетно, о какой-нибудь женщине?

Ого! Он прочищает горло.

— Нет, насколько я помню.

— Но вы говорите, его письма стали…

Она хочет, чтобы он продолжал.

Так вот, его письма стали странными, словно их писал другой человек. Он все больше и больше был одержим идеей поймать желто-черную бабочку, о которой так много рассказывал, хотя, если честно…

Он закрывает рот. Здесь не место говорить, что Эдгар сам себе морочил голову. Маловероятно, чтобы такая бабочка реально существовала — с крыльями двух разных цветов. В самом деле! Это противоречит всем законам природы — закону симметрии в мире чешуекрылых. Такая бабочка даже не сможет летать — ее крылья отличались бы и по весу, и по плотности.

Он пробует заговорить о другом;

— Многие его письма казались… бессвязными, тревожными. Будто были написаны в горячечном состоянии. Некоторые из них даже казались немного… параноидальными.

Она тянет руку ко рту.

— Параноидальными? Что это значит?

— О, ничего такого, о чем стоило бы тревожиться, — говорит он, придавая своему голосу как можно больше убедительности. — Просто он писал в своих письмах, что не имеет больше возможности рассказывать о каких-то обстоятельствах, что, по его мнению, кто-то пытается воспрепятствовать ему. Складывалось такое впечатление, что он случайно что-то выяснил и ему отчаянно хотелось поделиться этим с кем-нибудь, но он не мог. Ну разве не нелепица?

Она кивает на эти слова, и взгляд ее затуманивается, как будто она слушает его голос, находясь по другую сторону океана.

— Благодарю вас за то, что были откровенны, мистер Райдвел. Вы мне очень помогли.

— Нет, не помог. Вряд ли.

— Что сказал врач?

— Что Томас получил удар по голове и что у него, по всей вероятности, был какой-то шок.

— Ну и как вам кажется — ему уже лучше?

— Да, чуть-чуть.

Впервые она улыбается по-настоящему, а не из вежливости. Робкая, но все же улыбка.

— Думаю, это просто вопрос времени. Потихоньку, полегоньку — вы же знаете, мистер Райдвел.

Он согласно кивает.

— Понимаю.

Он думает о собственной жене — как было бы невыносимо, случись нечто подобное с ним, какую боль это причинило бы ей. С ними дома еще остались двое детей — дочь вышла замуж, а сыновья благополучно занимаются своими делами, включая юного Фрэнсиса, которого он настраивает идти по его стопам.

Нет никаких сомнений — миссис Эдгар смелая женщина.

— Еще чаю?

Она берет в руки чайник и подносит его к чашке.

— Нет, спасибо. Мне действительно пора идти. Если ваш муж…

Как ему сказать об этом?

— Мне так жаль, мистер Райдвел. Вы проделали такой путь.

Она поднимается с места и выпрямляет спину — стройная и строгая.

— Мы можем по пути к выходу пройти мимо кабинета и еще раз попробовать попасть туда.

Им не нужно пробовать — дверь слегка приоткрыта. Оттуда доносится знакомый Райдвелу запах хлороформа и нафталина, которые используются для защиты образцов от тропической влажности. Они оба медлят перед дверью, наконец миссис Эдгар поднимает руку и толкает ее. Дверь беззвучно распахивается.

Томас, ссутулившись, сидит за письменным столом. Два ящика открыты, на полу валяются тряпки и опилки. Поверхность стола усыпана карточками с бабочками, они разбросаны, как разноцветные лоскутки. В этом окружении мистер Эдгар бешено строчит что-то в своем журнале. И только когда миссис Эдгар делает шаг вперед и под ее ногой скрипят опилки, он наконец поднимает голову. Его бледное лицо неподвижно, но глаза ясные и живые.

Глава 8

Манаус, январь 1904 года

Он не мог писать Софи. Да и как было сделать это? Каждый раз, когда он брал перо, его мозг слепнул, словно от яркой вспышки света, а рука дергалась и дрожала. О чем он мог писать, в конце концов? Просыпаясь по утрам, да и засыпая, он чувствовал, что Клара где-то рядом. Он ничего не собрал, вместо этого бродил по улицам Манауса, в духоте, вдоль береговой линии с плавающими пристанями, которые то поднимались, то опускались из-за дождя. В лес он углублялся всего на несколько ярдов. Бабочек здесь было совсем немного по сравнению с тем, что он наблюдал в лесах вокруг Белема и Сантарема, а может, он просто не замечал их, когда бродил, согнув плечи и опустив глаза, занятый своими мыслями. Хотя нет — Эрни и Джордж тоже жаловались, что ничего нового здесь нет и надо ходить очень далеко за свежими образцами. Впрочем, малое количество насекомых означало также передышку от москитов, которые изводили их на Амазонке, — но, пожалуй, это было единственным утешением.

Томас избегал разговоров с Кларой, и она не стремилась к этому. Каждый вечер она сидела за столом рядом с Джоном Гитченсом, и большую часть времени они обычно вели содержательные беседы. Джон, единственный из всех, был доволен своими результатами по сбору материалов в ближайших окрестностях. На Риу-Негру лиственный массив отличался, и если в районе главной реки преобладали высокие пальмы, то здесь редкие пальмы джара едва ли были характерны для местного пейзажа. Сантос поглядывал на них с одобрением — парочка, несомненно, говорила о ботанике, — он поддерживал увлечение своей жены. В первый вечер она подняла глаза на Томаса только однажды, но этот взгляд на несколько секунд ослепил его. Он очень надеялся, что другие этого не заметили. Когда никто не смотрел в его сторону, он провожал ее глазами, пытаясь совместить образ той бабочки — такой подвижной и изящной — с женщиной, которая была перед ним. Он уговаривал сам себя, что ошибается, но в глубине души знал, что нет. У нее необычная внешность — нельзя сказать, что она была красавицей в привычном понимании этого слова: невысокая, но полногрудая и широкобедрая, со слишком большими глазами и слишком маленькими носом и подбородком. Она ходила, слегка раскачиваясь, как старушка, хотя на вид Томас не дал бы ей больше тридцати пяти.