Читать книгу "Загадка о морском пейзаже - Антон Кротков"

К сожалению, даже коллеги Вильмонта из охранки нередко прибегали к подобным провокациям, объявляя извращенцами враждебных режиму общественных деятелей, чтобы дискредитировать их в глазах общества или чтобы заставить боящихся огласки людей стать доносчиками.

Так что, пытаясь скрыть наличие гомосексуальной связи между погибшими, гельсингфорские полицейские вполне могли заметать следы собственной коррумпированности. Теперь Вильмонт в этом почти не сомневался.

* * *

А вот в то, что этот самоуверенный любимец Фортуны Авинов мог покончить с собой из-за страха, что все узнают о его тайном грехе, Вильмонт верил с трудом. Да, не исключено, что он и платил деньги местным полицейским за молчание. Но стреляться из-за этого вряд ли бы стал. Не такого калибра фигура. Такие, как этот Авинов, были ограждены от крупных неприятностей своим высоким общественным положением и богатством.

Гомосексуализм в России с некоторых пор перестал считаться страшным преступлением, за которое виновного непременно подвергают публичной казни и ссылают на каторгу. И чем выше был социальный статус любителя запретной любви, чем большим богатством он обладал, тем уверенней себя чувствовал. Наблюдался разрыв между юридической теорией и судебной практикой. В тюрьмы по таким обвинениям сажали лишь тех, кто не мог откупиться и не был защищен высоким чином и связями. Анри не мог припомнить ни одного судебного процесса, жертвой которого стал бы какой-либо более или менее известный деятель.

Впрочем, один такой случай он вспомнил. Кажется, о нем писали в «Петербургском листке». По суду был признан виновным в мужеложстве дряхлый старик, 65 лет от роду, кажется, отставной генерал. Да и то в деле была замешана родня подсудимого, которая пыталась опротестовать завещание старика в пользу своего любовника. В конечном итоге генерала объявили слабоумным и невменяемым и определили в смирительный дом. Признание виновного сумасшедшим исключало уголовное преследование.

* * *

Даже презрительно-ироничные слухи действовали избирательно. Были персоны, которых дурная молва опасливо обходила стороной. Лишь очень немногие рисковали шутить в их адрес. Одним из таких «неподсудных» был 52-летний князь Владимир Мещерский, издатель газеты «Гражданин». Один из немногих, кто решился насмехаться над его пороком – знаменитый философ, богослов и поэт Владимир Соловьев назвал его «Содома князь и гражданин Гоморры». Впрочем, князь не только не скрывал своих наклонностей, но и открыто раздавал своим фаворитам высокие государственные должности. Влияние его при дворе было поистине безграничным. Одним из любовников князя, по слухам, являлся сам старший брат царя Николай, покончивший с собой из-за этой любви. Мещерский делал впечатляющую карьеру, являясь доверенным советником Александра III. И это несмотря на то, что он был замешан в скандальную историю, в которой участвовало до 200 лиц, в том числе гвардия и актеры Александринского театра.

О нынешнем министре иностранных дел графе Владимире Ламздорфе также многим в Петербурге доподлинно было известно, что он гомосексуалист. Говорили, что царь называет Ламздорфа «мадам», а его любовника Савицкого по протекции министра повышает в придворных чинах и награждает высокими орденами. Вильмонт своими глазами видел отчет секретного агента, который докладывал, как в одной развеселой компании Ламздорф хвастался тем, что он педераст и что, мол, подчиненные мужчины для него что девки. И что у себя в министерстве он чувствует себя словно в борделе. «“Полезно и приятно!” – говорил», – не без курьезности передавал слова высокопоставленного чиновника секретный агент.

Что уж говорить о чиновниках, если царь имел нескольких родственников с порочными наклонностями. «Главным гомосексуалистом империи», неофициально конечно, считался Великий князь Сергей Александрович. Он регулярно появлялся в театре и в других публичных местах с очередным любовником и даже основал в столице закрытый клуб для людей, близких ему духом и телом.

Позорному пороку предавались многие известные люди Петербурга: актеры, писатели, музыканты. Имена их были у всех на устах, ибо многие афишировали свой образ жизни. Скандалы, сопровождающие открытие за кем-нибудь таких похождений, тянулись непрерывно, но до суда грязные дела обычно не доходили.

Конечно, тем, кто состоял на военной службе, приходилось скрывать свое влечение. Время от времени случались отставки по данной причине. Иногда суд офицерской чести требовал, чтобы уличенный в гомосексуализме офицер покончил с собой. Однако за последние 10–15 лет строгость дворянских правил была утрачена. Хотя представителей офицерского корпуса продолжали пышно именовать носителями дворянской чести, на практике это было уже не так. Законы чести потеряли обязательность. Подавляющее большинство уличенных в недостойном поведении офицеров предпочитали просто уходить в отставку. Если они были богаты и образованны, то последующая судьба их, как правило, складывалась довольно удачно. Анри был известен эпизод, когда сразу 20 гвардейских офицеров были исключены со службы, что, впрочем, не помешало им впоследствии сделать успешную карьеру.

Так что ничего ужасного Авинова не ожидало, если бы он откровенно заявил явившимся к нему среди ночи офицерам, что состоял в любовной связи с погибшим адъютантом, а все прочие их обвинения, мол, являются оскорбительным бредом.

И совсем другое дело, если Авинов понял, что разоблачен как шпион и что не сможет оправдаться. Такое преступление во все времена каралось очень сурово, без оглядки на богатство и общественное положение преступника.

Тем не менее в связи с вновь открывшимися обстоятельствами Анри почувствовал необходимость еще раз основательно перетряхнуть имеющиеся в его распоряжении улики.

Глава 14

Похоже, это было не самое удачное время для владельца маленькой табачной лавки в центре Гельсингфорса. Магазинчик Дино Венцеля на улице Алексантеринкату рядом с Сенатской площадью считался одной из достопримечательностей города. Так было до недавнего времени. Когда Анри подходил к магазину, он видел, как двое рабочих снимают старую вывеску с его фасада и вешают новую «Табаки со всего света от купца второй гильдии Мамедова».

Грустно зазвенел колокольчик над входной дверью, однако никто не поспешил навстречу посетителю. Ожидая появления хозяина или его приказчиков, Анри с любопытством разглядывал восковую фигуру задумчивого джентльмена в безукоризненном костюме, курящего трубку вишневого дерева. Усатый красавец был изготовлен в натуральную величину с большим мастерством. Манекен вальяжно сидел в кресле, устремив задумчивый взгляд на дверь. В приглушенном подрагивающем свете газовой горелки светотень играла на его лице и фигуре, отчего создавалось впечатление движения. Поэтому издали в первую секунду его вполне можно было принять за живого человека. Да и вообще, присутствие этого «господина» вносило оживление в чинную обстановку облицованного дубом торгового зала, делая помещение похожим на кабинет респектабельного мужчины – истинного ценителя хороших табаков и прочих утонченных удовольствий.

– Прошу прощения, сэр, – шутливо обратился к «джентльмену» Вильмонт, усаживаясь в обтянутое дорогой кожей кресло напротив. – В отсутствии хозяев не будете ли вы так любезны проконсультировать меня?