Читать книгу "Закодированный - Алексей Слаповский"

– Я тебе выброшу! Я его любила, между прочим! – сказала Ксюша.

– Да? Извини, я не знал…

– А я не говорила разве?

– Мало ли кто что говорит…

29

Харченко приезжал к Татьяне за объяснениями, она попросила оставить ее в покое.

Навсегда.

Он обиделся.

– Если со мной по-человечески, то и я по-человечески. А если нет, тогда смотри! – сказал он.

И началось.

Хозяин уволил Татьяну с работы и обнаружил недостачу размером в 23 456 руб. 45 коп.

Приусадебный участок Татьяны пришли обмерять люди из городского земельного комитета и выяснили, что он в полтора раза больше положенного.

Наведались санитарно-эпидемиологическая служба, налоговая инспекция и даже экологическая полиция, обвинившая Татьяну в том, что жидкие удобрения, вытекающие из ее теплиц, попадают в экологически чистый карьер, где играют дети и могут отравиться.

В общем, пришлось Татьяне продать машину и прицеп, отбиваться деньгами направо и налево, сломать теплицы, оставив лишь несколько парниковых грядок в саду.

– Мам, – сказал однажды вечером Костя, – а давай мы велосипеды продадим.

– Еще чего! Катайтесь, недолго осталось – скоро в школу. Хотя – спасибо, конечно.

30

Виктор однажды бесследно исчез. Ничего с собой не взял, только паспорт и немного денег, которые ввиду их незначительного количества (не то две, не то три тысячи долларов) просто лежали в хрустальной вазе.

Ксюша всплакнула, а потом вздохнула с облегчением:

– Может, так и лучше.

Заявление о розыске подавать, естественно, не стали.

31

Карий, которого Татьяна умудрилась сохранить, не продать (да и не особенно он был и нужен кому-либо, если честно), однажды заржал среди ночи, застучал копытами, забился в своем сарае, чуть не круша доски.

Татьяна проснулась и сказала:

– Гоша…

И побежала из дома.

Во дворе никого не было.

Она бросилась в сарай.

Гоша, то есть Георгий, то есть Виктор, стоял, обнимая голову Карего, который склонил шею, чтобы хозяину было удобней, и гладил его, целовал в глаза (Карий терпел, хотя никакая лошадь подобного баловства не любит).

– А меня? – сказала Татьяна.

Он подошел к ней, обнял.

– Гоша… – выдохнула Татьяна. – То есть, извини… Виктор…

– Да ладно, – сказал Гоша. – Пусть Гоша. Мне так почему-то даже приятней.

– Что, ничего не вспомнил? – спросила Татьяна.

– Да все я вспомнил, – ответил Гоша.

32

Он действительно после обморока в казино все вспомнил. Очнулся ночью в пустой комнате (Ксюша и Сергей спали, а нанятая сиделка дремала в углу), огляделся – и вспомнил.

Хотел тут же встать, пойти и порадовать жену, Сергея, но что-то его удержало.

Глядя в ночное окно, начал обдумывать свое положение.

Задавал себе различные вопросы, дойдя до главного: чего, если не врать себе, хочется больше – вжиться в прежнюю жизнь или вернуться к Татьяне?

Ответил: вернуться хочется. Очень. Больше всего на свете.

Но так вернуться, чтобы его не искали, чтобы махнули на него рукой.

И решил изобразить полную потерю не только памяти, но и ума.

Как он и ожидал, жена и шурин тут же лишили его всех прав.

Он полежал еще несколько дней, чтобы все убедились в его безвредности и бесполезности, и ушел.

Он вспомнил и детство, и юность, и все остальное – и несколько вечеров подряд рассказывал Татьяне о том, что с ним было в прежней жизни.

– К нам зверинец должен был приехать, ну, не к нам, а как раз около нашего детдома территорию отвели. Мы за два месяца об этом узнали. Воспитатели, само собой, объявили: кто будет плохо себя вести, лишится посещения зверинца. Мы стали как шелковые! И тут меня угораздило стенд сбить. Висела какая-то наглядная агитация в рамке, мы играли, я плечом задел, она упала. Даже стекло не разбилось. Но увидели, доложили директору, я думаю: хана, не возьмут в зверинец. Обошлось. Только без обеда и ужина оставили. Я вечером пробрался на кухню, хотел кружку компота выпить и кусок хлеба съесть. Застукали. И тут же: Шумакин, в зверинец завтра не идешь! Я им такое устроил… Всю посуду переколотил. Хотя там колотить было нечего – тарелки и ложки алюминиевые, кружки тоже. Просто – расшвырял все по полу. Меня в кладовку с вениками и тряпками – это вместо карцера у нас было. Я орал, злился. А потом утих. И дал себе торжественную клятву: вырасту – стану богатым! Обязательно стану! Заведу зверинец – личный, свой! И никого туда не пущу!

– И стал ведь богатым, – сказала Татьяна.

– Стал…

– А зверинец не завел?

– Все собирался, но как-то… Зверинец нужен, когда он нужен…

– Это в детдоме тебя научили кровать заправлять и порядок наводить?

– В детдоме. Но я и сам это любил. Чтобы всё было правильно, красиво, ровно. Везде, во всем.

– А как с пожаром вышло, куда деньги делись?

– Деньги я проиграл. Не все, конечно. Но очень много, почти половину. Выпил с горя. То есть напился. И помню: сижу, пью, курю, смотрю в окно. Дождик шел, кажется, ветер – знаешь, такая погода, когда в тепле дома хорошо, но почему-то тянет на улицу. Бывало у тебя так?

Татьяна подумала, вспомнила. Кивнула:

– Бывало. Кажется, что кто-то тебя там ждет.

– Точно. Но я никуда не пошел, конечно, лег. Заснуть не мог, смотрел телевизор. И все курил.

– Опасное дело. От этого и зажглось?

– Скорее всего. А потом – провал. Смутно помню – дым, я куда-то лезу, задыхаюсь, падаю… Потом ночь, какая-то улица. Очень холодно.

– Бродил, наверно, как бомж?

– Надо полагать. Куртка на мне была моя, а остальное взял откуда-то. Те же джинсы.

– Вот откуда билет на фамилию Мушкова!

– Ну да. Выбросил человек вместе с билетом, а я подобрал, как бомжи подбирают.

– А как на конюшне был – помнишь?

– Нет. И как к тебе попал, не помню.

– А почему за мной увязался?

– Ты на мою маму похожа. Хотя я ее и не знал. Увидел недавно фотографию: просто одно лицо.

– Но до этого же ты помнил!

– Умом – не помнил. А в подсознании, наверно, осталось – не слепым же я был, когда она меня сдала, в книге было записано: возраст два месяца. Понимаешь?

– Понимаю… А откуда немецкий и английский языки? А футбол? А дизайн этот самый ландшафтный – это откуда? Не можешь же ты уметь, чего не умел, и знать, чего не знал?