Читать книгу "Как все это начиналось - Пенелопа Лайвли"

— Да, если вы не верите в — как это?.. — то, что точно произойдет, что придет, что должно прийти.

— Судьба.

— Вы так это называете? Нет, думаю, что я не верю в это.

— Пожалуй, хуже было бы, если бы верили. Нет спасения. Однако вы всегда можете рассчитывать, что вам улыбнется удача.

— Сегодня так и вышло. Я с вами в этом милом музее и думаю, мы много еще не посмотрели. Так что, может, походим тут. — Он встал. — Тогда я забуду про мастера, и, может, на следующей неделе мне улыбнется удача на интервью. У меня будет другое интервью, я говорил вам, да?

Она тоже встала.

— Да, говорили.

Они пошли к мусульманам. Потом в китайские залы. Взяв с собой все, что теперь поняли, хоть и не высказали.

Роуз смотрит на свою мать и не видит ее. Мысли Роуз далеко.

— Звонила Люси, — говорит Шарлотта. — Просила, чтобы ты с ней связалась.

— Люси?

— Люси.

Роуз продолжает смотреть на Шарлотту. Секунду. Две. Потом с размаху плюхается обратно в свою жизнь, вновь оказывается на собственной кухне.

— А! Правда? Звонила? — Она залпом допивает чай и встает. — Спасибо. Я ей позвоню.

В последнее время она как будто отгородилась от дома, от семьи, от всего.

— И еще… — говорит Шарлотта, но Роуз уже вышла из комнаты.

Через пару минут она возвращается, уже в пальто, с сумкой.

— И еще одно, — пытается все же договорить Шарлотта. — Извини меня, я разбила чашку. Ту, с голубым и серым рисунком. — (Роуз смеется). — Я рада, что ты смеешься. Мне казалось, ты очень дорожишь ими, — произносит Шарлотта.

— Не очень. Я не собиралась завещать их Люси, — продолжает смеяться Роуз. — Мама, мне надо бежать. Меня ждет Генри, он не любит, когда я опаздываю. Постоянно носится с этими своими мемуарами! А этот Марк — настоящая заноза. Ну, пока, я побежала.

Шарлотта выбрасывает в мусорное ведро черепки. Почему дочь смеялась? Она весьма странная в последнее время — такой Роуз Шарлотта раньше не знала. Но кто может похвастаться тем, что знает своего ребенка? Конечно, кое-что нам известно: самые типичные реакции, черты характера, унаследованные от нас же. Остальное непроницаемо. И это правильно. Мы их родили, да. Но проект не наш.

Роуз чем-то взволнована? Возможно. Ведь почти все люди постоянно волнуются. Вполне человеческое состояние. Люси? Джеймс? У самой Роуз какие-то проблемы? Нет, она сказала бы. Видимо, ничего серьезного. Но все равно Шарлотта беспокоится за нее. Да, конечно, и это тоже вполне естественно. По десятибалльной шкале беспокойств тревога за детей — это десять баллов. Денежные дела — пять-шесть. Здоровье — колеблется в зависимости от степени серьезности проблемы. Расстраиваться из-за мелких бытовых неудобств — это уже распущенность. Наплевать, что на кухне течет кран.

Шарлотта размышляет о том, что в старости волнения имеют свою, особую окраску. Как если бы электроны побежали по проводнику в обратном направлении. Все мы с годами впадаем в солипсизм, но, как ни странно, наши беспокойства в основном сосредоточены вне нас самих. Неприятности со здоровьем в старости неизбежны, даже предсказуемы. Мы «беспокоимся о близких» — формулировка, надоевшая не меньше, чем «закрыть тему», — о всеобщей деградации, о том, что шестнадцатилетние втыкают друг в друга ножи, а двадцатилетние не могут найти работу. О том, что воробьи куда-то пропали, а бабочек стало мало, об окружающей среде, о том, что творится с языком, о книгах, которые никто не читает, о людях, которые не читают книг.

Все это совершенно непродуктивно, не более чем потакание своим прихотям. Оставьте ножи полиции, а окружающую среду — Королевскому обществу охраны птиц. Если люди не читают, значит таков их выбор, а неистребимая, пожизненная привычка к чтению тоже, может быть, своеобразный недуг.

Шарлотта убирает посуду после завтрака, кормит кошку. Джерри ушел на работу, Роуз едет к его светлости. Перед Шарлоттой, зевая от скуки, лежит утро. Что делать? Слава богу, боль сегодня приглушенная. Может, предпринять вылазку в библиотеку, невзирая на запрет Роуз?

Антон играет в покер с племянником и ребятами. Ему катастрофически не везет, он уже должен выставить полдюжины банок пива. Ребята говорят, что сам виноват, не может сосредоточиться, играет «грязно». Антон смеется. У него болят ноги и спина, как всегда после работы. Ничего, он привык не обращать на это внимания.

«Не думай о ней», — говорит он себе, но все бесполезно.

Конечно он о ней думает. О том, что она сказала, о том, что осталось невысказанным.

«Так не пойдет, — говорит он себе. — Ты прекрасно это знаешь».

Конечно знает, но это ничего не меняет.

«Это как снова почувствовать себя хорошо после долгой болезни, — думает он. — Нет, даже больше: снова ощутить себя живым. Я уже забыл, как это…»

Антон посылает племянника за пивом, предлагает сыграть еще партию, старается предельно сосредоточиться. На этот раз он разбивает их наголову. Все ужасно веселятся. Мол, что это вдруг нашло на нашего дядюшку? Да он просто в ударе и что-то от нас скрывает! Ну-ка, давай, дядя, выкладывай. Ты выиграл в лотерею? Или задумал убить своего мастера?

Роуз набирает очередную порцию мемуаров. Наберет абзац, сделает паузу, посмотрит в окно.

«Да, я думаю о нем, потому что не могу иначе».

Это, собственно говоря, даже не мысли. Он просто все время здесь — его лицо, голос, то как он смотрит на блюдо XVII века, как его рука лежит на ее запястье. Он заполняет ее сознание, занимает все ее время.

Нет. Хватит. Не будь ребенком, Роуз. Этого нет, потому что этого не может быть.

Не может? Но такое случается с другими. Иная жизнь. Совсем не такая. Та, в которой есть он.

Она печатает: «Мой опыт общения с Гарольдом Макмилланом, пусть и прерывистый, позволяет мне…»

Антон поворачивается к ней. Она улыбается. Снова и снова.

Он спрашивает:

— Вы не хотите говорить об этом?

Дверь открывается. Это Марк.

— Роуз, извините, что отвлекаю, но вы все равно сделали перерыв, как я вижу. Где у нас папки-файлы?

Роуз отвечает ему, что в данный момент таких нет в наличии, и предлагает взамен папку-конверт.

16

Работа над базой данных застопорилась, потому что Марк трудился над статьей о плагиате.

— Я думаю, это сейчас важнее — как затравка для мемуаров. Пора начать нагнетать интерес к ним.

Генри согласился и тоже засел за работу. Однако возникли некоторые разногласия относительно того, где опубликовать статью. Похоже, старик не понимал, что репутация давно умершего ученого вряд ли заинтересует массового читателя.